Яснинках деревенская ворожея око открыла. Ее приломало. А око не захлопнулось, а уж третий день в поле стоит. Светит и светит… – от волнения повторил слова сельского мальчишки Конрад.
– Светит, говоришь. А что делала ворожея?
– Баба там у них рожала, – пробормотал толстяк, наткнувшись на цепкий взгляд князя.
– Молилась, верно, – словно самому себе заметил Владислав. – Ладно. Занеси на ледник, а потом поедешь на башню, да только не в ночь. Не полезут деревенские к оку, не совсем уж увальни. С утра поедете и затворите. Пары склянок хватит. А то ты со страху-то полную корзинку накидал. Этак я не напасусь снадобья. Спокойно ли все в дому?
Толстяк и словник кивнули. Князь и Конрад поспешили в дом, а Болеслав замешкался на крыльце, огляделся, ища глазами девчонку, что просилась в Бялое. Не отыскав, обошел дом и выглянул на двор как раз в то время, когда воз, груженный каким-то скарбом, скрылся между домами. На нем сидели три бабы. Рядом с кучером заметил словник и девчонку с косой. Упрямая, верно, не послушалась его, а может, не услышала. Подалась-таки в свое Бялое.
Словник вынул из-за ворота земляной круг, приложил к губам.
«Может, и не на погибель поехала, – сказал он себе неуверенно. – Может, и не про нее мне показалось… Авось обойдется».
Глава 15
Авось пронесет беду мимо, как черную тучу.
Агата еще раз приложила руки к животу дочери. Прикрыв глаза, попыталась направить силу в перстень, а из него в рыхлое тело Эльжбеты. Ледяной смерчик пронесся в груди, остудил руку, кольнул холодными иглами пальцы и бросился в зеленый камень кольца. Взвился там, обратившись в шар ледяного воздуха, и, получив на мгновение волю, прошелся вокруг пальца, покрыв колечко инеем. Но не хватило всей силы Агатиной проникнуть сквозь заклятье, наложенное Владиславом.
Может, и не догадался он, что Элька сделала, да только глаза не обманешь – еле жива была княгиня, тяжко давался ей наследник. Это уже теперь пришла в себя да осмелела, когда угнездилась рядом эта черная ворона Надзея. Уже хотела ее Агата со двора согнать вместе с проклятой советчицей-нянькой, да только Эльжбета вцепилась в свою новую страшную игрушку так, что не оторвешь.
И теперь, стоило матери в изнеможении отнять руки, присела на постели и ворчливо спросила:
– Надзея где? Позови!
Горечью отозвались в губах слова дочери. Только что хотелось прижать ее к себе, защитить, да только глянула Агата на Эльку – и словно бы оборвались все добрые нити. Не могла эта капризная злая баба быть ее Эльжбетой, голубкой Бялого. Как за считаные седьмицы превратилась она в эту полнеющую день ото дня гусыню, готовую в любой момент ущипнуть или клюнуть? На смену горькому удивлению неожиданно пришел гнев. Мало ли что Элька здесь хозяйка, а она гостья – не дело так с матерью говорить. Не была бы Эльжбета так глупа, как показала, давно вернулась бы Агата в Бялое к сыну.
– Никого я звать не стану! Разве я девка, чтобы ты мне приказывала! – прошипела она,
