куда ускакали охотники, какой-то шум. Свора, недавно свирепо лаявшая, скулила, бросалась под ноги перепуганным лошадям. Всадники кричали, белые искры сыпались туда и сюда, но словно не достигали цели. А из леса на охотников надвигалось нечто, что Проха во сне силился, но никак не мог разглядеть. Казалось, сама тьма идет к ним, давит широкими черными лапами людей и собак. Мачтовые сосны ломались словно солома, сыпалась кора, падали с шумом ветки. Ночь наступала, и свет будто померк, а потом и вовсе иссяк, оставив всех в лесу во власти пришедшей тьмы. Словно в насмешку выскользнула откуда-то кругляшком Землицына медальона луна, закачалась на цепочке на шее тьмы.
А тьма смотрела вниз глазами цвета грозовых туч. И во взгляде ее померещилось Прошке что-то знакомое. До того знакомое, что единственная мысль, что осталась в широкой песьей голове, – надо бежать! Скуля, он бросился прочь, перескакивая корни, путаясь в еловых лапах, но, споткнувшись обо что-то большое, упал, покатился по земле, пачкая лапы в крови. Да только не в его собственной – в крови, что лилась толчками из разодранного горла старика с колотушкой. А прямо перед Прошкой стоял на высоких лапах мертвый лис с проломленной головой – зияет посреди лба красная, как рубин, кровавая вмятина. Только шкура у зверя была отчего-то не цвета песка, как Проха запомнил, а серая, словно серебром полита, и сверкало серебро в лунном свете, искрами белыми пробегало.
Проха зарычал, попятился, да только зверь – не разберешь уже, лис или волк, – покачнулся и упал на тело мертвого своего убийцы. Проха моргнул, все еще надеясь успеть проснуться, пока тьма не настигла, не увидела его стоящим над мертвецами. И снова все переменилось – не осталось ни волка, ни старика, только лежал на пожухлой траве черный плащ с чернскими гербовыми волками. Проха потянул зубами плащ. Под ним не оказалось ничего. Только небольшой золотой кругляш.
Проходимка хотел тронуть его лапой, но не успел. Что-то белое мелькнуло сбоку. Огромный лохматый пес белоснежной масти зарычал на него: не тронь, мол. Сверкнул семицветными глазами и со всей силы ударил гончака обеими передними лапами в лоб.
И Проха проснулся, ощущая во лбу боль от удара. Да только не лапами странной собаки, а большим черным сапогом. Тот, кто спал на скамье, тоже проснулся чуть раньше и, обуваясь, приварил псу по морде. Прошка помотал головой, но двинуться побоялся. Помнил, как принял его господин в черных сапогах за кого-то дурного.
Сапоги исчезли. Видно, их хозяин выбрался из возка пройтись. Прошка выполз из-под скамейки. Брюхо тотчас откликнулось урчанием, напомнив, что булку ему вчера украсть так и не удалось. По счастью, она осталась лежать там, куда упала. Девушка о ней не вспомнила. Люди собирались продолжить путь. Первый воз обоза уже выехал на дорогу. На втором еще собирались, укладывали вещи.
Давешний молодчик, несмотря на сердитые взгляды отца и сочувственные дружинников и конюхов, стоял поодаль, держа за руку девушку с косой, не отрывая от нее взгляда. Прошка подобрался поближе к возу, чтобы
