я рассказала про «ленточки для венков». Я же была уверена, что всё уже на мази.
–Ой, Ал, да ты что, туда все приходят с такими скорбными лицами!
Но когда я после получения аттестата с простой души спросила маму, когда же мне выходить гладить ленточки, она устроила скандал:
–Что?! Совсем, что ли, дура?
А я не могла понять, в чём же виновата, мне же обещали!
Отец Лизы, Семён Витальевич, работал в Красной больнице в инфекционном отделении. Она тоже собиралась стать врачом, но в этом году не поступила. И мама как-то обронила мечтательно:
–Вот бы он устроил вас к себе санитарками!
Странные у неё какие-то мечты: дочь-лаборантка, санитарка, секретарка.
Но Лаличев не стал бы мне помогать хотя бы потому, что конфликтовал с заведующей отделением Марьей Ивановной. А сама Лиза на такую просьбу окрысилась бы:
–А он что, тебе обязан?
Но я в свои семнадцать лет была очень странной, не от мира сего. У меня тогда не было никакого просвета в ноябрьских тучах: в классе со мной не общались, родители травили. Больше всего на свете я хотела стать кому-то нужной, но всем мешала. Наверное, я была нужна своим родственникам, но они мне просто осточертели, хотелось новых людей, свежей крови. Ведь за мои семнадцать лет мы не расставались с ними ни на секунду!
И я сама для себя решила, что любой труд почётен. Мама год назад слышала по радио, что главврачу одной из наших больниц катастрофически не хватало работников.
И первого сентября, когда после липкой духоты сразу стало очень холодно, я решила сделать родителям сюрприз. Я надела польскую чёрную блузку, нелепые широкие брюки в форме трапеции, взяла паспорт, аттестат, и пошла устраиваться на работу.
Мне очень нравилась наша Красная больница, если такое вообще уместно говорить о лечебных учреждениях. Тогда она ещё была сравнительно современной и ещё не обветшала, как сейчас, два десятилетия спустя.
Эту лечебницу в деревне Соболевской в 1873 году построил фабрикант, прусский подданный, Людвиг Рабенек для своих рабочих с пунцово-красиль-ной, ситценабивной и бумаго-красильной фабрики. В 1898 году вместо старой деревянной больницы построили новую каменную на 31 койку, со встроенной операционной, и тот исторический стационар стал теперь административным корпусом. Туда-то я и навострила лыжи. Деловито спросила у какого-то мужчины, попавшегося на лестнице:
–Где у вас тут отдел кадров?
Наверное, я больше походила на молодую медсестру, чем на санитарку.
В нужном кабинете находились мужчина и женщина. Я ужасно смутилась, но всё равно спросила с апломбом:
–А у вас есть места санитарок, нянечек?
Кадровик, Надежда Малькова, посмотрела на меня, как на ненормальную, округлив рот и глаза:
–Ставок нет.
–А что же по радио жалуются, что работать некому?
–Впервые слышу.
Я вышла оттуда, как оплёванная. Хотя вряд ли бы я справилась с такой работой, убираться я не любила.
Дома
