тебе билет.
Принесла мне его из пригородных касс и по-матерински сказала:
–Убери его в тот кармашек,– на задней стенке маминой сумки была молния.
Пригородные билеты тогда были похожи на игральные карты, с сетчатой зелёной «рубашкой». А во времена моего детства продавались ещё и жёлтые.
Мы с Татьяной Ивановной подчёркнуто медленно ползли по вокзалу. Турникетов тогда ещё не было, железная дорога не превратилась в тюремную зону. Одна из электричек ушла. Я хотела спросить, что же её мы пропустили, но решила, что Татьяне Ивановне знать лучше.
Мы сели. В вагон вошёл молодой парень и важно сказал:
–Всем любителям азартных игр предлагаются пластиковые карты. Не мнутся, не портятся под дождём. Цена одной пачки – десять тысяч рублей. У меня есть открытая – можно посмотреть.
–Мороженое, – доверчиво как-то, шурша пакетами, предложил мужчина с бородой и очень красным лицом, но никто не обратил на него внимания.
А так больше ничего интересного не помню. Татьяна Ивановна опять всю дорогу молчала, билетов, как и утром, не проверяли. Мы так же молча дошли до моего дома, и она пообещала:
–А насчёт работы я к тебе зайду или записку в ящик положу. Надо мне вчера было всё просчитать; и как же я забыла про выборы?
Летом она уже положила мне записку: «Алла, зайди завтра в штаб, принеси две фотокарточки 3х4.
А мы выписывали две газеты, «Московский комсомолец», и местную. Домофоны и кодовые замки тогда были только в Москве, а наша подъездная дверь– грязная, раздолбанная. Газеты воровали, замки ломали. У нас как-то оторвали почтовый ящик и бросили в подъезде.
С замком у нас был целый ритуал. Утром отчим его вешал, я днём снимала. Ключ от него был только один, я его у мамы еле выпросила.
И вот в июне мама пришла бледная, перекошенная от злобы и закричала:
–Что это за письма тебе пишут?! Пошутили, и хватит! Да ты знаешь, что я этой бумажкой вообще могла …, а я её тебе принесла!
И, представьте себе, мне от её криков впервые в жизни стало плохо, как кисейной барышне! У меня началась рвота, вторая, третья. А на следующий день мне надо было сдавать экзамен по биологии.
Я еле встала, еле дошла, но оказалось, что перепутала дни. И я пошла в гости к Вике, лежала на диване, а она меня мучила музыкой группы «Мумми-Тролль».
А потом мы пошли в фотоателье, фотографии стоили семь тысяч рублей. Срочно – в два раза дороже.
–В партию будешь вступать? – спросил меня Виктор Борисович, когда я получила фотографии.
–Буду, только мне мама не разрешает.
–А какие проблемы? Ты же не к Баркашову в РНЕ вступаешь и не в ВКП(б) в 1917 году.
Странно, что мама не вообразила себе тогда, что меня ещё в школе берут на работу,– для этого тоже нужны фотографии.
…Мы приехали в 17.25, я пришла домой в шесть. Меня не ругали, только бабушка заголосила:
–И где человек бывает? Затащат в подъезд пятнадцать человек…
Я забыла сказать, что бабушка устроилась в это самое
