type="note">5, где эти православные с их богами, – Николаем, Марией, Радужным? Идолы! А что он, идол? Висит, как икона на гвоздике, и никакого толку от неё нет!
И тут меня сотряс такой приступ кашля, что все испугались.
–Ванная направо, – испуганно говорит Света.– Может быть, тебе воды дать?
Я влетаю в ванную, защёлкиваю дверь, и тут же падаю на колени и крещусь. Мне до того плохо и страшно, что кажется, ещё минута, и я умру. Я долго остужаю водой просоленное лицо.
–Аллочка, у тебя температуры нет?– встревожено спрашивает Проповедница, и на этот раз она искренна.
Но меня всё равно заставляют читать вслух, а солёные слёзы разъедают глаза, мешают мне. Я даже голову над «учебниками» не могу наклонить, – сразу становится нечем дышать. Такова моя плата за молчаливое участие в кощунстве.
–Светочка, возьми молитву. И дай Иегова каждому здоровья для изучения Библии.
***
Я пришла домой, открыла Библию на книге пророка Иезекииля:
«И было ко мне слово Господне:
Сын человеческий! Были две женщины, дочери одной матери, и блудили они в Египте, блудили в своей молодости. Имена им: большой – Огола, а сестре её – Оголива. И были они Моими, и рождали сынов и дочерей; и именовалась Огола Самарией, а Оголива – Иерусалимом. И стала Огола блудить от Меня и пристрастилась к своим любовникам, к Ассирянам, соседям своим. И расточала блудодеяния свои. Сестра же её, Оголива, видела это и ещё развращённее была в любви своей, и блуждение её превзошло блуждение сестры её. И Я видел, что она осквернила себя и что у обеих их одна дорога».
Вот так Проповедница, Раиса Петровна Любезная, тётя Рай, раз и навсегда стала для меня Оголой. Я пробовала называть Оголивой Свету, но не прижилось. Хотя получается, что Оголива – это я.
И тут мой отчим вернулся с работы раньше, сильно пьяный. В таком состоянии он всегда жестоко задирал меня. Но я успела выскочить из дома, а то он обычно закрывал собою дверь, кричал:
–У меня – приказ!
Нет, он не был военным, офицером, обычным рядовым. Отчиму было чем хуже, тем лучше. Он страшно гордился, что ничего не добился в жизни, и уже два года работал грузчиком на мусоровозе. Ему почему-то нравилась такая странная ролевая игра: его жена – старший по званию, он – рядовой, а я – «дух». Хотя он служил в Германии в 1965 – 1967 годах, и никакой дедовщины тогда ещё не было! А мама считала, что я живу в «приличной» семье, поэтому должна сидеть дома и портить себе психику, слушая их грязные пьяные разборки.
А куда пойдёшь? Ни работы, ни учёбы. Как там у Виктора Цоя: «Время есть, а денег нет, и в гости некуда пойти!» И пришлось мне принять приглашение Людмилы Дмитриевны.
–Погрейся, Аллочка. Попей чайку. Извини, что на хлебушек у меня нет для тебя колбаски.
И я сижу на кухне, где все четыре конфорки горят махровыми голубыми ромашками, пью вкусный крупнолистовой чай, заваренный прямо в большой белой чашке, с толстыми ломтями мягкого белого хлеба.
Мне всегда
