как-то залезть на стену, мабуть – по лестнице, да ночью, чтоб никто не видел…
– Увидел бы – убил! Точно бы убил. Ну не твое, не ты вешал, зачем берешь?
Такие разговоры какое-то время ходили между мужиками, да стихли понемногу.
Теперь-то кормить поросенка у тети Раи было щем – и вот именно, что щем: столовка щами да хлебными огрызками снабжала щедро и бесперебойно. По вечерам в конце того лета я глядел в окно, как по улочке Ленинской, что упиралась тупичком прямехонько в бабушкин дом, шла… Не-а, не шла, а перла на нас тетя Рая – квадратная, приземистая, с тяжелой головой на толстой короткой шее и распаренным, светящимся от пота лицом, обрамленным жидкими прядями волос. В каждой руке ее было до краев полное колыхающимися объедками ведро.
– Деньги с обчета и хорошие продукты с обвеса – это заведующей, кассирше да поварихам, а уж остатнее – это мое, – говорила бабушке тетя Рая. – Два ведра мне дают, с ихних свиней не убудет, а мому поросенку – за глаза хватает, только прокипятить прямо в ведрах.
– А чего его жалеть, газ-то, хоть целый день кипяти, – поджимала губы бабушка. – Хоть так, хоть эдак сорок копеек платишь.
И вот мы идем смотреть поросенка – как нечто в нашем квартале запретное, а значит – таинственное.
Бабушка рада-радешенька своими глазами оценить, какой домик поросенку дядя Витя сколотил, что у подсвинка этого в деревянной разбухшей лохани, да закругляется ли кверху хвостик, аль висит…»Еслиф повиснет хвостик, значит, хворает чем-то порось, не инаще», – говорила нам тетя Рая, когда мы с бабушкой, просветленные предвкушением погляда, за который к тому же денег не берут, явились в соседский двор.
Вот и низенький хлевок с небольшим загончиком, огороженным от сада и двора загородкой из железных спинок кроватей. Кровати эти остались тете Рае в наследство от прежних жильцов первого этажа, Лаптевых, аж целых четыре кровати. А это восемь спинок решетчатых, да еще своих было две спинки. В общем, на загончик для поросенка хватило.
В загончике стоит сколоченная дядей Витей из досок лохань, в ней – жиденькая хряпа. Хвостик у поросенка задран колечком кверху, он всхрапывает всем своим длинным, худющим тельцем, чавкает чем-то для него вкусным, опустив мордочку в лохань.
Передний двор у тети Раи, где хлевок поросячий, выметен метлой, посыпан опилками – их тоже дядя Витя из хозчасти «притоскывает», кругом ни травинки, щисто. За домом клокочут куры. Мне становится жалко бабушку, видно, что ее завидки берут.
– Не утощут поросенка-то, Рая, как мотрий твоих? – заботливо спрашивает бабушка, и теперь наступает черед тете Рае расстроиться, посмурнеть лицом.
– Кобеля заведу, еслиф что, – резко бросает тетя Рая. – Витьке щенка хорошего давали, грят – волкодав, а он не взял, хоть бы мне сказал, дундук, посоветовался.
– Да волкодаву этому одного мяса не напасешься! – горячится бабушка испуганно.
