буду, а там и варенье начну варить, – отвечает тетя Рая недовольно.
– И я свою владимировку не обобрала, не вызрела еще. Дожди все лето идут. Только-только начало разведривать, когда еще такое было! Через неделю, Бог даст, будем с Сашулькой обирать. А то птицы совсем склюют мою вишню.
И, помедлив, пожевав губами, говорит приготовленное загодя:
– Ты, Рая, когда на базар пойдешь, свою вишню продавать, мою продай, а? Хоть одну корзинку. Трешницу только мне отдай, а уж остальное…
Тете Рае не нравится такой бабушкин заход:
– Не надо мне твоих денег, неси сюда свою корзинку с вишней, а там уж сколько наторгую, все твои тебе отдам. Вы Райку-то за куркулиху держите, а сами на базар иттить не хотите, вам страмотно! Вы как будто партейные, блюдете себя, все Райка да Райка вас выручает.
Бабушка благодарит суетливо, тетя Рая, конечно, в ответ – не следоват, мол, раньше времени благодарить, сперва продать надо…
– Как у тебя ее берут только, вишню твою? – бабушка все не унимается, все диву дается. – Она же розовая совсем, кислит. Сока мало. Вот моя владимировка – крупная, сочная, аж черная.
– Твою живьем есть хорошо, а из моей – варенье варить, – отвечает тетя Рая чуть раздраженно. – У меня на базаре ее умные люди на варенье берут. Бывало, подойдут молодые, так сначала нос воротят – невкусная да кислая. А я и растолкую им: вы, мол, из этой вишни косточки легко вынете английской булавкой, и ягодка целенькая останется, не истечет соком. Они подумают, подумают, пошепчутся и берут – кто два кило, кто три. Чтоб за раз на весь год варенья наварить.
– Да, это уметь надо, продать-то, – вздыхает бабушка. – И почем за кило-то, Рая?
Видно, что тете Рае не хочется говорить, за сколько она вишню продает, но как не сказать? Деваться некуда:
– По трешнице берут…
И смотрит виновато куда-то в сторону.
А я вспоминаю, как в прошлом году мы все – я, папа, мама, бабушка и сестренка Катя, сидели на крыльце и выковыривали из вишенок, из владимировки нашей, скользкие косточки: поддевали их завитком английской булавки. Ягоды брызгали соком, наши лица и руки были все в лиловых пятнах…
И крыжовник колючий обирали, мы с Катей под самый куст на спине подлезали, словно в шалаш сказочный, смотрели снизу вверх, как взрослые хмуро и сосредоточенно рвут свисавшие Мишками крыжовины, похожие на крохотные арбузики. Потом ножницами обстригали у тугих ягодок сочные хвостики и пожухлые коротенькие хоботки. А потом папа, мама и бабушка варили варенье в мятых алюминиевых кастрюлях – бросовых, с отломанными ушками, потому что хорошие да новые кастрюли жалко было портить многочасовой варкой варенья на чадящем керогазе. Мы с Катей вились возле ног у взрослых, ждали пенок… Пенки эти были намного вкуснее варенья, особенно если их есть горячими, пахучими – а то чуть опоздай, и пенки «слеживались», отсякивая сироп.
Вишневые пенки были самые вкусные, нежно-розовые, а крыжовные – тоже ничего, серо-зеленоватые.
– Вам как – на хлеб намазать или пуговками? – спрашивала
