style="font-size:15px;"> – Папулечка, любименький, отпусти меня, пожалуйста…
И снова смех, поцелуи и объятия двух мужчин, маленького и большого, так похожих друг на друга, что Эля иногда сетовала:
– Я носила, рожала, мучилась, а моего-то ничего и нет.
– Как нет? – удивлялся Юра. – У него твоя душа.
Да, у него Элина душа. Юра на всю жизнь запомнил мгновение, когда впервые увидел Элю в белом халате, улыбчивую и вместе с тем строгую, сосредоточенную, – она проведывала его соседа по палате. Эля не была красавицей, но в ней было столько нежности и широты души, что он позабыл об осточертевшей боли в пояснице, от которой хотелось стонать и скрипеть зубами, о том, что рука с иглой в вене давно занемела, а думал только о том, что он не причесан и почти неделю не брит. Она посмотрела на него, не мельком, а внимательно, улыбнулась, и его сердце затрепетало, как трепещет крошечными крылышками цыпленок, только что выбравшийся из скорлупы на яркий солнечный свет. И вот сейчас такой же нежный цыпленок бьется в его руках, хохочет, хватает ладошками за уши, целует небритые щеки и кричит: «Папулечка!» Что еще нужно для счастья? Что во вселенной может быть важнее этого?
Глава 1
После планерки Эля забежала в столовую для персонала больницы, быстро позавтракала, во дворе покурила и пошла во флигель, построенный еще Терентием Ивановичем, отцом Ивана Терентьевича, для молодых врачей-практикантов, прибывших из пригорода или из других губерний. Терентий Иванович считал, что врач должен полностью отдавать себя работе, особенно если он акушер-гинеколог. Женщины, знаете ли, рожают не с восьми тридцати до пяти, а в другое время тоже, говорил он, и врач, выдержавший довольно жесткую муштру, в дальнейшем имел весьма успешную практику. А не выдержавший мог писать жалобу сам на себя, потому что поток пациенток к нему потихоньку иссякал. В смутные двадцатые годы и до войны с фашистами во флигеле был склад, а одну комнату занимала медсестра, потому что ее сын, алкоголик и революционер, женился, а маму выставил на улицу. После войны флигель служил аптекарским складом, который не раз грабили, и уже Иван Терентьевич – Терентий Иванович к тому времени умер – перевел аптеку на второй этаж роддома, а во флигеле обосновалась одинокая медсестра Аня.
Несколько раз в год к Ане подселяли особенных пациенток – и такой особенной пациенткой была Райка. Как было велено Иваном Терентьевичем, за четыре недели до «родов» Рая пришла с вещами во флигель, отгороженный от двора роддома невысоким заборчиком. За этим заборчиком она выгуливала «живот» в одно время с другими пациентками, но те к ней не приставали – да мало ли чего баба лежит отдельно? Если любопытствовали, ответ один: Анина родственница. Таких «родственниц» у Ани за год бывало штук пять, они не были беременны, но из роддома выходили с детьми. Знали об этом Иван Терентьевич, Эля, Аня и еще одна опытная женщина-педиатр, которая работала в их роддоме на полставки и во втором на ставке, а также консультировала по всей области. Врач эта была легендой – видела то, что другие не видели. Она спасала безнадежных недоношенных, составляла методические
