ни одному отделу?
– С трудом, – признался Флёр, поразившись увиденным каменным лицам, торчащим из хрустких воротничков рубах, и услышанным ядовитым хрусткостям. Ему показалось, что всё это время он смотрел в какую-то ужасную, засасывающую, беспросветную пустоту и внимал гулу гороха в бочке. Меньше всего ему сейчас хотелось принадлежать их отделам. Лучше уж командировка – и не возвращаться.
– Правильно, потому что ни один субъект, находящийся в Здании, не может существовать сам по себе, – похвалил его Папильот. – Он может, естественно, утверждать, что является редким индивидом, который ни от кого не зависит и живет по своим законам, но стоит ему об этом заявить во всеуслышание, как тут же придут добры молодцы в белых халатах, с рубашкой о длинных рукавах, и препроводят его под завязанные руки в архив. Мало того, если вы никакому отделу не принадлежите, то попросту не существуете. Вот вы – командируемый из отдела лингвистики. А сказали бы, что вы просто Флёр… Скажите, и что бы это означало? Ровным счетом ничего. Вы – никто. Дым. Пелена. Призрак. Асоциальный элемент. Нет вам ни уважения, ни места в Здании. А раз вы Зданию не нужны, то от вас просто откажутся. Вначале перестанут замечать, а потом, со временем, вы и сами понемногу начнете исчезать… и будете еще долго переживать, что вас не ликвидировали в самом начале. Есть у нас в Здании бездна таких типов без определенного места жительства и без дна, которые ползают по отделам и попрошайничают. Маргинальные-маргинальные такие все из себя. Знаете, почему им перестали подавать? Их никто не замечает. Их просто для Здания нет. Они – социально бесполезны.
– Но это не означает, что их нет в физическом смысле, разве не так? – ошалело спросил Флёр, прислушиваясь к разговору за соседним столиком.
Хорошо поддатый магистр права с мраморным бескровным лицом, но пульсирующими ушами проникновенно увещевал какого-то снулого финансиста от сохи с невнятным цветом кожи и злыми острыми ушами, прикуривавшего сигарету со стороны фильтра: «Жизнь не есть перцепция чего-то вечного… жизнь есть восприятие тленного, ибо тлен, как меньшее в большем, как преюдиция26 и монада вечного… о!.. ве-чно-го… о-го-го… между прочим… Не согласен? Зря. Ну, ничего. В споре рождается, типа, истина». Правовой цербер поднял палец, опустив его в тарталетку с устрицей, брезгливо выдернул, не договорил, вспомнил, что находится не за кафедрой, с горечью глянул на приятеля, смахивавшего после выпитого на финансовую гидру со множеством голов, которым можно было дать имена: «ЗАО», «Цессия», «Холдинг» и «Оффшор», расслабился и вдруг потек по столу.
Появившийся официант с подносом в руке склонился над юристом, легонько похлопал по плечу и попросил:
– Поднимите голову, пожалуйста, я вам рыбный салатик принес… Вы заказывали… и сыр с тмином… А вот «Цезарь»
Преюдиция
