размахнулся опять, но его в два счёта скрутили, и бутылка отлетела в сторону. К паре патрульных приблизились ещё человек шесть в форме:
– Чего у вас тут? – спросил невысокий усач, с любопытством рассматривая Алёшу.
– Бомжонка воспитываем.
– Это правильно, – осклабился тот.
– Сволочи, деньги отдайте! – вырывался Алёша, ещё надеясь на справедливость.
Мимо торопливо прошла пожилая пара, поглядывая со страхом и осуждением, но не вмешалась. Алёша заявил громче:
– Я к начальнику вокзала пойду. Тут везде камеры. Я докажу!
– Нам угрожают? – не понял здоровяк.
– Прикинь? Во падла!
– Ща прощения просить будет! Научим.
Толпа патрульных налетела на Алёшу. С матерными шутками и прибаутками дорвавшиеся до власти молодчики пинали его, как мяч, кто ногами, кто кулаками. Когда Алёша валился наземь, они поднимали его, чтобы ударить снова, и веселились, разбивая лицо и требуя извинений. Но Алёша, глотая собственную кровь, молчал и пытался защищаться, хотя уже не было сил. Последнее, что он увидел, был огромный кулак, приближающийся к глазу.
Когда Алёша очнулся, патрульных рядом не было. До ушей донеслось чьё-то сопение. Алёша попробовал сесть. С первого раза не вышло. В щёлке глаз возникло по-алкогольному оплывшее, грязное лицо с розовым в дырочку, как недоспелая клубника, носом. Алёша сделал вторую попытку сесть – получилось. Всё болело. Он скривился, но не издал ни звука. Глаза раскрылись чуть больше, и к алкогольному лицу непонятного пола добавилось тело, одетое в сотню источающих вонь одёжек. Маленькое смрадное существо выразило сочувствие:
– Эк они тебя! Давай помогу. – И протянуло чумазую, заскорузлую руку.
Одолеваемый клопами и кошками, Алёша отлёживался на драном матрасе в подвале хрущёвки, куда его милосердно привел маленький, но совсем не юный бомж Жека. Тот был готов поделиться с гостем найденными объедками и водкой, но Алёшу тошнило, и он только качал головой и скрючивался над синим полиэтиленовым пакетом. Жека подгулявшим голосом рассказывал новичку о том, что нынешнему бомжу пропитаться всё труднее – народ пошёл жадный: не подаёт, разве что у церкви – но там конкуренция. Благо, никто теперь не подбирает десятикопеечные монеты – согнуться лень – а порядочному человеку на булку хлеба насобирать легче. Надо только места знать.
Запрокинув голову, Алёша смотрел подбитыми глазами на бетонный потолок подвала и вспоминал совсем недавно написанное сочинение к пьесе Горького «На дне» – его пятёрка и философский лепет теперь ничего не стоили. В этой жизни важнее было знать, где подбирать монеты, где жирнее объедки. И вооружиться битой.
С труб свисала стекловата и старое тряпьё. Доносились утробные звуки канализации. Кошки жадно впивались зубами в собственные шкурки, вылавливая блох. На остатках полосатого кресла восседал Жека, с аппетитом подкрепляясь водкой и обгрызенной кем-то шаурмой. «Ниже падать некуда», – стиснул зубы Алёша.
Но
