периодически доносилось из станицы. Нежная, переливчатая и одновременно ритмичная мелодия струилась по воздуху, будоража и волнуя. Алёша давно не слышал подобного – с тех пор, как живёт в скиту. А незнакомая композиция вызывала любопытство, манила изумительно красивыми фортепианными трелями и фирменными, сочными причмокиваниями электронных тарелок – такими, что всегда ему нравились. Мелодия на верхних октавах казалась прозрачной, лазурной с прожилками розового, как небо на рассвете после дождя. Она летела ввысь, к горам, и Алёша не мог усидеть больше на месте. Он рванулся и чуть не упал, зацепившись за куст. На треск рвущейся ткани послушник не обратил внимания, стремясь скорее туда, к чудесной, насыщенной гармонии звуков.
Добежав до реки, он остановился как вкопанный, увидев сквозь орешник девушку в белом. Алёша вспыхнул, узнав в ней вчерашнюю насмешницу. Её длинные рыжие волосы, убранные в хвост, отливали медью на солнце. На большом камне рядом лежал тёмный сенсорный экран. Из динамиков донеслись последние ноты волшебной мелодии, и музыка оборвалась.
У ног незнакомки крутился Тимка. Он льнул к ней, как щенок, и девушка чесала ему за обвислым ухом. Смеясь, она приподнимала его, как крыло бабочки, теребила Тимку за шею, будто собственного любимца, принёсшего комнатные тапочки, и шутливо приговаривала: «Ах ты, хороший собак! Весёлый птичк! Ты откуда взялся? Ну-ну, что? Где твой хозяин?»
Высунув язык и виляя хвостом, оставляя на белой материи брюк тёмные шерстинки, Тимка беззастенчиво показывал, как ему нравится всё, что с ним делали. Предатель!
Алёша развернулся, собираясь уйти, но вдруг она окликнула:
– Ой, здрасте! Это ваш пёс?
Не оборачиваясь, Алёша буркнул: «Нет».
– Эй! Это ваш пёс? – настойчиво повторила Маша, не услышав ответа. – Я же с вами разговариваю! Вы бы хоть оглянулись.
Стройный парень в длинном одеянии резко повернулся, ветка фундука сбила с его головы круглую шапочку. Схватив её на лету, послушник недружелюбно посмотрел на Машу.
Он был до неприличия привлекателен: тонкий прямой нос, будто высеченный аккуратной рукой скульптора, высокие скулы, взъерошенные, давно не стриженные золотистые волосы. Не портил его даже белый шрам, пересекающий левую бровь, и юношеская неопрятная борода, тёмным контуром подчёркивающая правильный овал лица и упрямый подбородок. Его красивые, большие, чуть удлиненные глаза окрасились свинцово-серой, предгрозовой тяжестью. Сделав шаг вперёд, он проговорил, чеканя слова:
– С вами? Разговаривать? Думаю, не о чем. Пойдём, Тимка!
Покраснев, Маша сглотнула. На ум снова пришла чёрная тень, следящая за ними вчера. «О Боже! Дура я! Какая же дура!» В растерянности она отступила назад. Кроссовка скользнула по неустойчивому камню и, теряя равновесие, Маша с криком упала навзничь. В доли секунды холодные волны реки сомкнулись над головой, заливая ноздри, больно обжигая глотку. Ничего
