что не знает имени человека, с кем общается Тай.
– Я забыл о приличиях. Кхо тход[1]. Моё имя – Далай Тисейн. – Монах сложил руки в жесте «вай».
Тай кивнул, но так поспешно, что майка натёрла шею, невольно поморщился. Монах посмотрел на пропитывающуюся сукровицей ткань, покачал головой.
– Ай-ай-ай. Лечить надо. Ты ушёл из больницы?
– Да.
– Почему?
– Там слишком много народу. Не до меня всем.
– Катастрофа. Южный Таиланд. Многие люди погибли. Нужно время. Горе большое. – Монах старательно подбирал слова, то ли давно не разговаривая на русском, то ли не в силах строить длинные предложения по причине неполного знания языка.
– Не в чем разбираться! – Вдруг вскрикнул Тай. – Мои родители мертвы! И сестра! – Голос предательски сорвался. – А я с кукушки съехал.
Монах видимо не понял последних слов, продолжая слушать. На вскрик он не обратил никакого внимания, хотя тайцы по природе своей не любители проявлять сильные эмоции и к крику и ругани относятся неодобрительно. Но в глазах парня стояли слёзы, и это было красноречивее любых эмоций.
– Айм крэйзи, ю андерстенд? – добавил на английском Демченко интерпретацию выражения «съехал с кукушки».
– Сейчас мы можем только молиться, – сочувствующе ответил Далай Тисейн. И мягко взял Тая за ладонь. Это было единственное место, которое на взгляд монаха, у парня не болело после длительного пребывания на солнце. – Идём со мной. Ты не сумасшедший. Пить, есть, лечиться. Храм. Будда услышит тебя. Станет легче.
– Куда идти? Я не могу. Я не знаю вас, – ответил Тай, но всё же пошёл за монахом. – Ай кант гоу виз ю. Ай донт ноу ю, – на всякий случай добавил он для ясности на английском.
– Знаешь. Я Далай Тисейн. Монах. – Уверенно добавил пожилой таец.
Меньше всего Тай ожидал, что монах приведёт его к старенькому японскому мотоциклу. Тот стоял в тени, прислонённым к стене здания среди десятка такого же двухколесного транспорта. Шлем сиротливо висел на ручке.
– Едем, Тай. – Не по возрасту проворно забрался на сиденье монах, сходу заводя мотоцикл. И протянул единственный шлем.
Мальчик затруднялся дать оценку возрасту монаха. Далай Тисейну в равной степени могло быть и сорок и пятьдесят и шестьдесят. Суховатый, поджарый, улыбчивый, с полным рядом явно вставных зубов, бритый налысо монах обладал чарующим взглядом человека, много повидавшего по жизни. Ничего больше сказать о нём Слава пока не мог, но старик не внушал страха. С ним было спокойно.
– Так куда едем? – Только спросил Тай.
– Ват Ко Сирей. Храм Будды. – Кивнул монах. – Лечить. Еда. Тень. Сон. Отдых.
Тай забрался на сиденье сзади, вскрикнув от жара, раскалившего сиденье. Даже стоящий в тени мотоцикл был прогрет солнцем обжигающе горячо. Тропическая хватка Таиланда напоминала о себе при любой солнечной погоде. А таковая здесь была более трёхсот дней в году.
– Ничего,
Прости.
