период он читает много марксисткой литературы. Как и тысячи выдающихся умов самых разных исторических эпох, Владимир соблазняется вроде бы очевидной идеей – справедливость требует отнять у богатых классов их собственность, поделить её между неимущими и закрепить такое положение вещей «диктатурой пролетариата». Верит ли он сам в возможность построения подобного общества? Неизвестно… однако жизненная цель наконец найдена: замахнуться на основы мироустройства – несокрушимые, как тысячелетние пирамиды фараонов, – да, такое по плечу лишь единицам.
Здесь же, в Алакаевке, Владимир пишет свою первую статью – «Новые хозяйственные движения в крестьянской жизни». Впрочем, напечатать её в популярном московском либеральном журнале «Русская Мысль» не удалось – автору ответили довольно обидным отказом: начинающему политтеоретику не хватало ещё материала и знаний.
Это был сильнейший удар по самолюбию амбициозного юноши. Яркая, полная значительных событий жизнь поманила, и тут же потеряла к нему интерес. Да и прежние университетские друзья, к которым Владимир, несмотря на запрет покидать место ссылки, вырывался периодически в Казань, дразнили его самолюбие рассуждениями о больших возможностях для личностного и карьерного роста, которыми наделяет их получаемое образование.
Сердце дрогнуло: он вдруг понял, что солидные и влиятельные журналы никогда не станут сотрудничать с недоучкой, а значит – прощайте, честолюбивые мечты!
К радости матери Владимир, скрепя сердце, признал свою ошибку и стал говорить о необходимости продолжить образование: Мария Александровна тут же принялась хлопотать. Однако несколько прошений, отправленных в высокие инстанции, были отклонены: то директор Департамента полиции Пётр Дурново ставил лаконичную резолюцию: «Едва ли можно что-нибудь предпринять в пользу Ульянова», то глава уже другого ведомства – Департамента народного просвещения – писал на заявлении Марии Александровны: «Уж не брат ли это того Ульянова? Ведь тоже из Симбирской гимназии? Да, это видно из конца бумаги. Отнюдь не следует принимать».
И это притом что прошения исключенного студента полны смиренного раскаяния – вот лишь некоторые характерные отрывки из них: «Имею честь покорнейше просить Ваше Высокопревосходительство разрешить мне поступление в Императорский Казанский университет»; «Имею честь покорнейше просить Ваше Сиятельство разрешить мне отъезд за границу для поступления в заграничный университет». Ульянов подписывается то жалобно («бывший студент Императорского Казанского университета»), то верноподданнически («дворянин Владимир Ульянов»), однако пока все его попытки тщетны.
Наконец, осенью 1888 года – в качестве небольшого послабления – ему официально разрешают вернуться в Казань, правда, без права восстановления в местном университете. Подвергая остракизму однажды оступившегося, но раскаявшегося юношу, власти словно бы подталкивают опального студента
