до греха, чтоб я твою седину не позорил!
Побриться, конечно, надо бы, думает Васильич. И не в председателе дело, чихать на него, козла косячного36. А вот если братва37 обратит внимание – это уж грех большой. Но кто же из ребят свой станок даст? Только попроси, сразу попадёшь на острый арестантский язычок – и пиши пропало. А время идёт. Председатель, чувырло братское, шутить не будет. Вот уж точно глухой форшмак38: попасть в шизняк из-за небритой рожи! Запомоят39 зэки на всю оставшуюся жизнь…
Психует внутрях бродяга, меряет шагами барак в длину и в ширину. А между тем жилая секция постепенно пустеет. Кто на работу в «промку» вышел (счастливчики!), кто сетки во дворе вяжет под овощи (в помещении – душняк), а несколько ребят попёрлись в клуб на репетицию (артисты, кайлом бы вас по черепу!).
Присаживается Васильич на родную койку, и вдруг взгляд его замирает на тумбочке, которую он делит с одним из «артистов» – Саней Бехтеревым, классным гитаристом. На «гараже» лежит и поблескивает металлом новенький Санин станок – «Шик». Дорогущая штуковина! А сам Саня погарцевал в клуб поперёд всех: его пайкой не корми, дай только горло подрать. А что, мыслит себе Васильич, ведь не будет большого греха, если я этим самым «Шиком» поскребу свою щетину. Лезвие классное, пара-тройка минут – и лицо будет гладким, как лысина у Вовы в мавзолее. И не заметит никто. Саня в «сарае» чуть не до отбоя по струнам лупить будет: праздничный концерт готовят.
И сам не заметил, как рука потянулась и торопливо схватила импортную штучку. А ноги – бегом в умывальник! Намыливает Васильич рожу хозяйственным мылом – и амором бросается изничтожать седую жёсткую растительность. Вскоре с одной щекой покончено. Арестант с удовлетворением глядится в зеркало. Ален Делон, в рот ему говяжий веник!
Только было старик принимается за правую щёку – как вдруг из жилой секции доносится истерический вопль:
– Крысы!
Васильича встряхивает, как негра на электрическом стуле. Он сходу узнаёт голос крысолова. Это – Саня-гитарист. И понимает похолодевший всей своей ливеркой40 каторжанин, что орёт Саня вовсе не от страха перед гнусными серыми грызунами. «Артист» издаёт боевой клич индейца-ирокеза, готового снять вражий скальп. А небритая бледнолицая жертва – несчастный старичок в линялой тельняшечке, в ужасе застывший над раковиной. Но сам ирокез пока об этом не догадывается…
– Крысы позорные41! Станок утащили, твари! Найду – грызло вырву!
Что-то вспыхивает в голове пожилого арестанта, потом на него обрушивается внезапное затмение – и когда он приходит в себя, то видит, что стоит перед урной для мусора, на дне которой весело поблескивает трижды проклятый станок. И в тот же момент за спиной раздаётся срывающийся голос Сани:
– Васильич, ты не видел, какая гнида у меня мойку42 спиздила?!
Васильич обречённо поворачивается лицом к вопрошающему, и эта полувыбритая, испуганная, жалкая рожа
Косячный – здесь: зэк, который носит «косяк» – нашивку на рукаве робы, свидетельствующую о его принадлежности к самодеятельной организации осуждённых.
Братва – общее определение осуждённых, отрицательно настроенных по отношению к администрации; арестанты из числа профессиональных уголовников, «шпанского братства».
Глухой форшмак – большой позор.
Запомоить – опозорить, унизить, перевести в низшую касту арестантов.
Ливерка – внутренности.
Крыса – так называют на зоне арестанта, который занимается кражами у своих собратьев. За это положена суровая расправа – от жестокого избиения до перевода в позорную «петушиную масть» (то есть в пассивные педерасты). В настоящее время «сидельцы» чаще используют всё-таки первое средство «воспитательного воздействия».
Мойка, мойло – бритва.
