побрели по флорентийским мостовым с риском подвернуть ногу, пить кофе.
Семья Анны не первое столетие живет в Сан Фредьяно. И детей в семье.. десять! Анна по старшинству шестая. У большинства братьев и сестер тоже человек по пять детей. Только у Анны одна дочь.
Анна шьет обувь. Она насмешила меня заявлением:
– Собери всю обувь, которую надо ремонтировать, и вези, я все сделаю.
Оказалось, это не шутка, так теперь модно приезжать во Флоренцию из Северной Европы, достопримечательности посмотреть и заодно обувку заштопать.
Традиционных флорентийских мастеров – артиджани усиленно выселяет коммерция. Таких, как Анна, теперь раз – два и обчелся, даже в её мастерской большую часть занимают фирменные сумки на продажу.
Весь вечер проходила «координация связи», тосканские друзья и деловые контакты согласовывали планы, интересовались где, во сколько, почему и зачем, и вообще, приехала ли я.
На одно из сообщений «Сидим с подругой, пьем кофе на Сан Фредьяно пришел смайлик: «Я через две минуты буду, мы тут за углом».
Я познакомила автора сообщения с Анной, назвав лишь одну из фамилий обладателя штук пятнадцати титулов, из которых некоторые я так и не научилась выговаривать. Я порадовалась, что прилично оделась, а Анна, вечно жаловавшаяся на одиночество флорентийцев и закрытость флорентийского общества, порадовалась новому знакомству.
Мы даже отправились полным составом провожать меня до дома, для чего загрузились в темное авто, нагло протискивающееся в узкие пешеходные улочки, у подъезда моего отеля спутники помахали мне и, несмотря на протесты Анны, её тоже повезли домой.
Анна выпрямила спину и надменно оглядела улицу: её туфли получили заслуженное средство передвижения.
Как ни странно, первую свою ночь во Флоренции я спала как убитая, и даже проснулась без пятнадцати пять на следующее утро. Можно подумать, без пятнадцати восемь дома я могу встать без пинка! А тут – сна ни в одном глазу.
Какая-то птица пыталась шепотом присвистывать за окном, а может, мне это только казалось, ведь стояла глубокая осень, из-за ставней не пробивалось ни лучика утреннего света.
Я потопала к окну, чуть прикрытому на ночь, и распахнула закрытые на крючок ставни, старые, коричневые, истинно флорентийские.
За окном не было ничего. Даже фонарей. Даже очертаний соседних домов, до которых, казалось, рукой можно дотронуться. И нагло сверкающий мне в окно герб вечных соперников и врагов Медичи, семьи Пацци, на соседнем палаццо тоже пропал.
Подобное утро нередко в Чертальдо, не раз мы в полной мере ощутили его сырую прелесть в октябрьской Флоренции, и вот сейчас, в конце ноября, за окном снова стоял плотный ватный туман.
Я высунулась в окно и пригляделась: через несколько минут в тумане стал различаться город.
Здания на другой стороне неширокой улицы казались набросанными импрессионистом, фонарь метрах в двадцати расплывался бледным желтым
