вот эта таинственная комната, которая столько лет была заперта! – подумала Амина, входя в гостиную рано поутру, задолго до того как Филипп проснулся после предыдущей бессонной ночи. Девушка осмотрела обстановку и заглянула в птичьи клетки. – Бедняжки! – мысленно пожалела она умерших и давно истлевших канареек. – Значит, в этой комнате отец Филиппа явился его матери. Как такое возможно? Но Филипп говорит, что у него есть доказательства, а он никогда не лжет. Если бы Филипп погиб, я была бы счастлива, приди ко мне его дух. Все-таки это дух любимого человека, а не чей-то чужой. Боже, о чем я думаю? Какие глупые мысли лезут мне в голову! Стол опрокинут – почему? Матушка Филиппа испугалась и случайно задела его? Да, наверное, так и было. Вот и корзинка для рукоделия, из которой высыпаны все принадлежности. Беспричинный женский страх, что же еще? Обыкновенная мышь и та вызвала бы ужас у такой нервной женщины, как покойная Катрина Вандердеккен. Даже мне жутковато, оттого что эта гостиная столько лет не видела света, что ни один человек не переступал ее порога. Неудивительно, что Филипп подавлен тайной, связанной с этой комнатой. Ее нельзя оставлять в таком заброшенном состоянии, я приберу здесь и придам обстановке жилой вид».
Амина, с юных лет привыкшая ухаживать за отцом и вести их маленькое домашнее хозяйство, тотчас же взялась за работу. Прежде всего она сняла со стен и мебели, включая шар на потолке, всю паутину. Стол и кушетку девушка переставила на середину комнаты, а клетки вынесла прочь, чтобы потом выбросить. Буфеты, кресла, стулья и остальная мебель были тщательно вычищены и протерты, окно вымыто и распахнуто настежь. Яркое солнце заглянуло в него, и залитая теплым светом опрятная гостиная словно заулыбалась от радости и удовольствия. Амина твердо верила в то, что даже самые тягостные переживания притупляются, если о них не напоминают никакие предметы, амулеты и символы. Именно так она решила облегчить душевные муки Филиппа, которого успела полюбить со всей свойственной ее восточному темпераменту пылкостью. Оглядев комнату и не удовлетворившись результатом, девушка вновь принялась за дело, пока каждая картинная рама, каждый подлокотник кресла и каждая безделушка на камине и полках не засияли чистотой, как новенькие. Рабочую корзинку вместе с нитками, кисеей и начатой вышивкой Амина прибрала в шкаф, ключи, оброненные Филиппом, подняла и положила на стол. Потом открыла оба буфета, вымыла и вытерла стеклянные дверцы и занялась чисткой серебра.
– Амина! – На пороге стоял мингер Путс. – Дочка, что ты делаешь? Боже милосердный, – всплеснул он руками, подходя ближе, – неужели это чистое серебро? Ему ведь цены нет! Стало быть, правда, что у мингера Филиппа тысячи гильдеров? Где же они спрятаны?
– Что ты, отец! Не смей и думать о них! Твои деньги, слава богу, в целости и сохранности, и за это нужно благодарить Филиппа, который отстоял их от разбойников, явившихся убить и ограбить тебя.
– Да, это правда. Но так как он пока живет здесь, сколько он рассчитывает мне платить? Как ты думаешь, он много ест? Он должен щедро вознаградить меня за
