диванами, где так же плотно от человеческих тел и так же задорно люди творят свой неповторимый стиль. Там же очаровательно свежо от дыхания Средиземного моря, с нотками ароматных кальянных курений. Если вглядеться в темноту с высоких перил, внизу, дальше густой растительности, местами можно разобрать ночную жизнь, неспешную рябь и ласковый шепот волн.
Музыка, точно плоский камешек, ухает вниз и прыгает по водной глади, по отражающимся в воде звездам, в сторону мерцающих на другом берегу огоньков.
– Как называется это место? – докрикивается до меня Несусвета, подпрыгивая от возбуждения.
– «Hound club», – отвечает Евгенио, после того как я безуспешно пытаюсь доораться до уже пляшущего Хорхе. – Но каждый год по-разному…
В переходах, как выясняется, мы потеряли Мигеля и Лауру. Отыскать двери, в которые мы вошли, непросто, особенно когда ты уже возле бара, а рядом трясут без устали твой замысловатый коктейль в шесть ингредиентов. Иногда в толпе поодаль мелькает старинный резной шкаф, подпирающий стену плоского серебристого кирпича. Он нем и высок, и визуально важен настолько, что нетрудно понять: это не просто шкаф. Все пляшут, мы невольно заражаемся динамикой – тело начинает переступать с ноги на ногу, руки взлетают, вплетаясь в пылкое действо, бедра захватывает колебательный импульс. Хорхе к тому времени справляется с кренящимся телом и, опытно направив его в музыку, через уши и фрикции вдруг обретает устойчивость. Краснополосая его рубашка факелом вспыхивает в толпе, он одновременно удерживает и коктейль, и Ракель, будто это символы власти. Спутница его тоже мечет себя в хаотичную спираль, полную переплетений рук, движений ног, игр пальцев на невидимом и ускользающем рояле, короткое платье выглядит на ней нарисованным. Я замечаю на испанце другие запонки: отчетливо мужская и женская фигуры сплелись, в единении участвует нота, причем фигуры – серебряные, а нота – черная.
Ищу глазами Несусвету и вижу ее рядом, в полном неистовстве, когда волосы начинают жить отдельной жизнью, черными волнистыми прядями разбегаясь во все стороны и незаметно прикасаясь ко всем деталям окружения. Белое с фиолетовым платье оживает в неоновом свете и начинает оптические игры с каждым задержавшимся взглядом, а таких немало. Некоторые из них она опытно ловит, подпитывая прорезиненное женское эго, в тот момент зрачки ее расширяются, обдавая любопытного мощной волной притяжения, которую неумолимо гашу я, неулыбчиво переминающийся с ноги на ногу рядом. Пять пар наших глаз, включая цвет небесной синевы Евгенио, рисуют отрывчатую дружескую геометрию переглядов, настроение пульсирует, оно словно приобретает форму, распахнув грудь и перехватив дыхание.
В тот момент происходит смена диджея, вслед бесноватому кудрявому испанцу является бледный немец с крашеной головой и серыми кусками ледяных глаз. Он начинает с неконтрастно вяловатой музыки, от которой в зале рождается массовый вздох. Ритуальность, общность
