что?
У меня никак не поворачивается язык назвать себя словом, которое кажется мне ругательством.
– Там же написано, что я… этот…
Мария смотрит на меня озадаченно.
– Импотент, что ли?
Я отвожу глаза в сторону и киваю.
– Ничего подобного. Скорее наоборот.
– Мне так сказали. Абсолютная недееспособность.
Мария фыркает.
– Так это чтобы вы не замышляли ничего. В этом их ошибка.
– Так я что… не безнадежный? – спрашиваю, хотя самому еще не понятно о чем я.
– Вам только надо прийти в форму, – темнит Мария и прежде чем уйти лукаво улыбается.
Не понимаю о чем они тут все. То в себя, то в форму…
Мои извилины, в наличие которых я вообще сомневался, утомляют меня ненужными рассуждениями. Может быть это перед тем как выпрямиться окончательно? По крайней мере, аминазин действует, и напрасно я уклоняюсь от лечения. Мне его надо принимать многократно умноженными дозами. После такой химиотерапии ни одному нейрохирургу не удастся обнаружить в полушариях и признаков мыслительной деятельности, и тогда интервенции памяти можно не опасаться. От одной мысли, что я, когда-нибудь, покину эту палату, мне становится дурно.
А здесь мне комфортно. Пугавшие вначале своей непредсказуемостью соседи уже воспринимаются обыкновенными, лишь немного со странностями людьми.
– Да так оно и есть, – смеется Мария, – здесь половина симулянтов. Кто от суда скрывается, кто от службы, кто приходит просто, чтобы не умереть с голода.… Но есть, конечно, и больные. Они безобидные…
– Скажи Мария, только честно, а меня ты не считаешь ненормальным?
Медсестра улыбается.
– Ну, прежде всего норма для всех разная.
– Ну, вот я не знаю, был ли раньше таким…маньяком.
– Не знаю. Если верить тем, кто вас обследовал, то нет, – смеется Мария.
– Ну да, я как бы… застойный.
– Не то слово, – сияет сестра. – Заржавевший.
– Странно. Так что же, после травмы у меня могло что-то сдвинуться? – не верю я собственным выводам.
– Вполне, только не сдвинуться, а наладиться.
– И что же, если у человека что-то не получается достаточно стукнуть его по голове?
– Это у меня телевизор, не показывает, пока по нему не стукнешь.
Только сейчас до меня доходит, что она шутит. По крайней мере, искорки в глазах выдают ее.
–Мария, я же серьезно!
Она вздыхает.
– Все очень сложно. Мы знаем только то, что ничего не знаем.
Мне кажется, что я и это где-то слышал, но смысл меня не устраивает.
– И что, все так безнадежно?
– Ну не совсем, – улыбается Мария. – На некотором уровне что-то удается.
– А как со мной?
– С вами, я думаю, мы справимся, – снова темнит сестра и вдруг добавляет: – Сообща.
Последнее
