на Восток. Удивительное дело! Впервые Луков не чувствовал тошноты и мог в полной мере наслаждаться радостью полёта. Похоже, желая покрасоваться перед девушкой фальшивым бесстрашием, Одиссей на долю секунды действительно поверил в свои слова про, якобы, испытываемое им удовольствие от полётов, и эта мимолётная вера что-то изменила внутри него? Как бы там ни было, но вместо привычного страха, тошноты и головокружения Одиссей впервые испытывал чувство свободы, хмельную радость покорителя заоблачной высоты. Он слился с чудесной машиной, ему передалась лёгкость, с которой рукотворная птица легко и плавно скользила в безбрежном пространстве. Под крылом непроглядная темень. Рука даже сквозь толстую перчатку ощущает дрожь металла. Это пульсация жизни исходит от ровно работающего мотора.
Впрочем, длилось это ощущение эйфории недолго. Погода начала портиться, надвигался циклон. Усилился встречный ветер, так что иногда возникало ощущение, что перетружено завывающий двигатель не справляется, и они висят на месте. Откуда-то набежавшие тучи закрыли звёзды, исчезла луна. Одновременно с наступившим мраком пропал из виду всё время до этого державшийся поблизости второй самолёт.
По обшивке фюзеляжа и крыльев мелкой шрапнелью захлестал крупный снег.
Одиссея снова начала колотить нервная дрожь и мутило. Он с надеждой смотрел на сидящего в передней кабине пилота. В слабом свете циферблатов и лампочек вырисовывалось склонённое вперёд тело, неподвижные богатырские плечи, угрюмый затылок. Пока штормовые облака не закрыли небо, пилот перепроверял положение самолёта с помощью секстанта. Теперь немец нагнулся к немногочисленным приборам, полностью положившись на показания не слишком надёжных компаса и гироскопа.
Внезапно самолёт задрожал так сильно, что Лукову показалось, что сейчас хрупкая фанерная конструкция развалится на части. Одиссей вцепился в борта кабины и начал молиться. Их обдало волной снежной пыли, после чего попавший в мощный воздушный поток самолёт вдруг резко провалился вниз. Падение продолжалось всего несколько секунд, но за это время Одиссей успел вспомнить всю свою жизнь и проститься с отцом.
Возле самой земли лётчику удалось вывести самолёт из смертельного падения. Одиссея вырвало. Перевалившись через борт кабины, он увидел всего в метре или двух от себя проносящиеся верхушки заснеженных сосен. Они были слишком близко! Зрелище завораживало своей сказочной красотой и одновременно сердце в груди бешено колотилось от ужаса – сама смерть неслась с ними крылом к крылу.
По пути самолёт чудом не зацепил внезапно выросший на их пути шпиль ночной колокольни. Лётчик резко дёрнул штурвал вправо. Уходя от столкновения, машина начала опрокидываться на крыло. Губы Одиссея сами собой снова начали шептать слова молитвы. Что их спасло от, казалось, неминуемой гибели – чудесное вмешательство высшей силы или поразительное лётное мастерство немца – Луков так и не понял. Только немец действительно был настоящим асом –
