жалованье, сытный завтрак, обед и ужин. Меня заверять, что я иметь гарантированный, как заход солнца мой законный чашка биир каждый вечер. Но оказывайться меня здесь надувать! Это есть грубый нарушений контракт! Если меня не кормить дальше гуд, я бросать арбайтен и возвращаться цурюк Фатерланд. Домой!
Условия жизни действительно стали почти невыносимыми. Члены экспедиции жили в плохо отапливаемой землянке и питались похлёбкой из мёрзлой картошки и каких-то лестных ягод и корешков. На завтрак «кофе», заваренный из мха и цикория. И ожидать какого-то улучшения питания не приходилось, так как из-за вспыхнувшего восстания многие провиантские склады оказались в руках мятежников.
*
Спасение пришло неожиданно и оттуда, откуда его никак нельзя было ожидать. Это произошло на аэродроме под Симбирском. Аэродром находился южнее города, между западным берегом Волги и рекой Свиягой, на поле, ограниченном с двух сторон дорогами, ведущими в Симбирск.
Приземляться здесь было крайне рискованным решением, – озлобленные на советскую власть мужики, да и колчаковские казаки с пленными не церемонились. Но свои жёсткие условия снова диктовала погода, – требовалось срочно где-то переждать очередной приближающийся циклон.
Аэродрома ещё не было видно, а Вильмонт стал готовить к стрельбе пулемёт.
Под крылом проплывали предместья старинного волжского города, а на горизонте показалась сама великая русская река. Она была подо льдом. Одиссей тревожно всматривался в ровное белое пространство впереди: не видно ли переправляющихся с противоположного берега неприятельских отрядов.
Буквально через несколько минут видимость резко снизилась, так что лётчику приходилось пробираться к цели почти вслепую. Однако когда внизу внезапно возник аэродром, они успели отчётливо увидеть с высоты тёмные силуэты выстроившихся на краю снежного поля аэропланов, а также красный флаг на крыше выстроенного в форме буквы «П» штабного барака. Нервное напряжение сразу спало.
Ещё не успев выбраться из кабины, Луков заметил неподалёку чрезвычайно знакомый худощавый силуэт. Эксцентричного московского хулигана и позёра Гранита Лаптева даже издалека невозможно было с кем-то спутать. А ведь Луков был уверен, что их жизненные дороги больше не пересекутся!
Вид у комиссара был довольно живописный. В клетчатых штанах-галифе, ярко-жёлтых ботинках, расшитой гусарскими галунами бекеше и с огромным старинным револьвером в руке он походил то ли на одесского бандита, то ли на клоуна. Его видимо совсем недавно в очередной раз сильно избили. Голова перевязана, лицо в свежих синяках и ссадинах, один глаз заплыл.
Впрочем, надо было отдать должное неунывающему нраву этого подлинного герой очередной великой русской смуты – не смотря на следы недавних жестоких побоев, парень держался победителем. Быстро выяснилось, что отстранённый от участия
