его в поездках, делил с ним жизненные неурядицы, немилость, опасности и даже рабство на галерах.
Сколько раз он представал перед ней то с поручением, то с запиской, он ждал ее на пороге, чтобы проводить, или же приносил небольшой серебряный поднос, на котором дымилась чашка кофе по-турецки именно тогда, когда она все бы отдала, лишь бы выпить глоточек, потому что, и именно в этом заключался их тройственный магический союз, Куасси-Ба всегда появлялся не просто так.
И в этот раз Жоффрей обменялся лишь взглядом со своим слугой, и огромный негр тенью выскользнул из зала заседаний.
Его ставшее родным присутствие, его доброжелательность и преданность телом и душой своим господам, к которым примешивались снисходительность и безудержное восхищение всем, что она говорила или предпринимала, ободрило Анжелику, и она почти удивилась тому, что еще несколько мгновений назад чувствовала себя такой подавленной.
– Может, хозяину бросить регентов и прийти к тебе? – спросил он.
– Нет, Куасси-Ба, вопросы, которые обсуждают эти господа, очень важны. Я подожду. Передай им мои извинения. Постарайся дать им понять, хотя, я думаю, они и сами прекрасно поняли, что все эти грустные вести меня глубоко потрясли и поэтому я уединилась, чтобы подумать о том, как прийти им на помощь.
– Ну хорошо, хорошо! – сказал Куасси-Ба, попрощался и перекрестил ее.
И удалился танцующей походкой, ритмично покачиваясь на высоких каблуках своих туфель с пряжками.
Суровый Куасси-Ба, считавший себя солидным мужчиной, пребывал в эйфории, ему несвойственной, с тех пор как узнал, что у них появится «маленький граф» или «маленькая графиня». Что же станет с ним, если он узнает, что детей будет двое!.. Прыгать от счастья совсем не пристало его сединам.
«Я, конечно, очень хочу порадовать Куасси-Ба, – думала Анжелика, снова садясь в кресло, – но все же эта неожиданная перспектива меня несколько страшит».
Она постаралась представить себе двух кудрявых темноглазых мальчишек, похожих на Флоримона, или даже, что еще забавнее и милее, двух девчонок, тоже черноволосых, с блестящими живыми глазами. Она не могла вообразить их похожими на себя, светловолосыми, голубоглазыми, потому что всегда мечтала о «ребенке от Жоффрея» и видела их только такими, как он.
Но двойня!
Кроме того, растерянность ее усугублялась тем, что она вспомнила предсказание гадалки Мовуазен, которое никогда не принимала всерьез и о котором вообще забыла на долгие годы.
Это произошло в Париже, когда она была одна, когда ей приходилось яростно бороться за кусок хлеба для себя и для своих двух сыновей, Флоримона и Кантора. И вот с двумя подружками, которые также переживали трудные дни и хотели узнать, будет ли их будущее более безоблачным, чем настоящее, они отправились к Катрин Мовуазен, которую все звали Вуазеншей, прямо к ней в логово за крепостной стеной, куда уже наведывался весь Париж.
В тот день ведьма напилась в стельку. Она куталась
