что-то знакомое. Увидев ее, он воскликнул:
– Ой! Госпожа дю Плесси-Бельер, так это и впрямь вы! А я и поверить не мог, хотя и собрал всякие сведения, подумал и решил, что вы точно в Америке.
Он в два прыжка взлетел по лестнице, опустился перед ней на колено и порывисто поцеловал ей руку.
Анжелика по-прежнему была в замешательстве. Кто же этот молодой человек, обратившийся к ней по имени, которое она когда-то носила в Версале, где занимала определенное место среди знатнейших придворных дам?
Молодой человек поднялся. Он был высоким, худым и нескладным, к тому же выше ее на целую голову.
– Вы меня не узнаете? Я Натанаэль де Рамбур.
А поскольку она все еще колебалась, добавил:
– Мы соседи по землям в Плесси, в Пуату. Я все детство играл и бедокурил с вашим сыном Флоримоном, с ним же, кстати, мы убежали в Америку. И что на нас тогда нашло!
– О! Конечно! – воскликнула она. – Удивительная встреча, бедный мой мальчик!
Имена, знакомые слова словно слились в полузабытый образ, напомнили ей отзвуки галопа двух лошадей, уносившихся прочь из парка Плесси, которые она услышала тогда, в ту тревожную ночь.
Она чуть покачнулась, но взяла себя в руки.
– Натанаэль! Ну конечно же! Я тебя узнала!.. Иди садись же.
Она сразу же перешла на «ты», как раньше, когда он был бледным мальчишкой, уже тогда «длинным как жердь», как говорила Барба, и вечно таскался за ее сыновьями Флоримоном и Кантором, пока те жили в Плесси. Что, конечно, нередко выводило их из себя, они его прогоняли, отталкивали, частенько унижали по мелочам, а потом милостиво позволяли присоединиться к ним, когда задумывали какой-нибудь военный поход или заговор против взрослых.
Поместье Рамбуров действительно граничило с владениями Плесси. Они принадлежали к очень древнему знатному роду, примкнувшему к Реформации сразу после первых проповедей Кальвина. Они были гугенотами вот уже в трех поколениях, обнищавшими, многодетными – Натанаэль был старшим из восьми или десяти детей – и пылко религиозными, поэтому, казалось, притягивали к себе несчастья, подвергались гонениям.
В то последнее лето, которое она провела в Плесси, Флоримон с Натанаэлем часто виделись и постоянно устраивали заговоры.
– Флоримон умел прекрасно уболтать, – сказал молодой человек и засмеялся, – у него было такое воображение и сила убеждения, что я не раздумывая последовал за ним!
Анжелика вновь сидела в кресле с высокой спинкой. Ей было необходимо чуть передохнуть, чтобы привыкнуть к этой новости.
– Дорогая моя, – сказала она, обращаясь к Северине, которую взволновал вид госпожи, – сходи завари мне страстоцвета и принеси горячего настоя. Возьми вон мешочек у меня из шкатулки.
Посетитель подогнул под себя длинные ноги и уселся на квадратную подушку вроде табурета, набитую конским волосом, которые принято было иметь тут в изобилии
