Ее рука, мерцая дорогими камнями перстней, щедро сыплет монеты окружающим нищим.
– Спаси тебя и помилуй, Господи… Живи долго, кормилица… Век помнить будем… – шелестят глухо голоса, руки, проворно принимая монетки, прячут деньги подальше от любопытных глаз.
Молодая нищенка тянет за рукав соседнюю беззубую старуху.
– Бабка, что это за боярышня, богатая такая?
– Неужто не знаешь? Это первого боярина женка, Морозова Федосья, царицина подружка…
Много прихожан в церкви, все больше простой люд тянет ко лбу крепкие, грубые руки, искренен шепот молитв, глубоки поклоны, полны надежд глаза, обращенные к безмолвным ликам иконостаса. Казанский собор столицы… Протопоп Аввакум строгим и в то же время будто бы притягивающим голосом начинает проповедь.
…Чти отца своего, люби мать свою сердечно, как к святым – к стопам ног их голову преклоняй благоговейно… Отец и мать, болея о тебе, печалятся о судьбе твоей всегда. Старость их поддержи, болезнь их вылечи, гной на ранах руками своими обмой, седины их расцелуй…
…Знаете ли вы силу любви? Не той любви, плотской, блудной? Не-ет, то пагубная, бесовская любовь. Истинная же любовь о Боге нашем – от трудов и пота нашего: голодного накорми; жаждущего напои; голого одень; странника в дом свой введи; священников и монахов почитай, голову свою им до земли преклоняй; о вдовах и сиротах попекись; грешника на покаяние приведи; обиженного защити… И за всех молитву Господу принеси, о здравии и спасении всех христиан. Это и есть сила любви…
Люди внимательны и восприимчивы. Темные ожидающе-вопросительные глаза Федосьи вглядываются в лицо Аввакума, захваченное проповедью. Все больше веры и признания в ее взгляде, лицо, бывшее в ожидании и напряжении, смягчается, лед глаз тает, подбородок мелко вздрагивает, серьги вспыхивают дробью цветных искр и, подобно им, сверкает в отсвете многих свечей большая слеза на реснице.
Аввакум замечает необычную гостью среди привычных лиц своей паствы, косит глаз на стоящего рядом Неронова. Тот слегка поворачивает лицо и едва заметным движением головы успокаивает проповедника.
Коптящий язычок пламени, выглядывает из оплывшей свечи, высвечивая мрачные бородатые лица священников вдоль длинного стола. Неронов взволнован, его полное лицо покрыто непривычным румянцем, пухлые пальцы барабанят по выскобленной поверхности стола.
– Епископ Коломенский Павел отписал мне, что «памяти» никоновской подчиняться не намерен, в епархии своей изменять церковную службу не собирается. Так-то вот… Что делать будем, братие? Я мыслю так же, как и епископ. В Казанском соборе, пока я здесь протопоп, служба по-старому идти будет.
– Как он смел обряды церковные, Богом освященные, по своей прихоти на новый греческий манер менять? – Аввакум привстал, его кулак ударил по столу. – Не бывать этому, гнать надо отродье дьяволово с патриаршьего места, обманом власть взял Никон…
– Попробуй, сгони,
