еще тише проговорил Эйк. – Так и сказала, передай тому, с кем пойдешь, что будут ему знаки. И если он жить хочет или облегчение получить, пусть смотрит и слушает. Бред какой-то!
– Может быть, и бред, – согласился Хопер.
Глава шестая. Арка
«Смерть – милостива.
Жизнь – жестока»
Пророк Ананаэл
Каменный завет
Только теперь ужас, который словно держался в отдалении, подошел и заключил в объятия каждого. Именно возле менгира, на котором тускло пылал знак жнеца, стало окончательно ясно, что прошлая, иногда трудная, но обычная жизнь истаяла без остатка. Восемь человек вырвались из Альбуса, никто не остался у городских ворот, и только один погиб у менгира, что было удивительным везением, но дальше зияла пропасть. Когда земля присыпала тела, каждый из стоявших на краю ямы думал о том, что вскоре он и сам может удостоиться погребения или же поплывет вспухшим трупом в сторону Берканского моря без оплакивания и обряда, хотя отметины жатвы были пока только у Торна, Гледы и Рамлина. Но и стриксы в ушах молодых стрелков готовились обратились булавочными головками, и Вай перебирал четки, среди камней которых по его уверению имелся один стрикс, дрожащими пальцами. Рамлин же втирал в шею какие-то мази. Кажется, они и в самом деле уменьшали боль, обращая ее в зуд, поэтому парень то и дело тянулся к собственному загривку, расчесывая его в кровь, из-за чего Торну пришлось пригрозить двинуть бедолаге или по шее, или по пальцам. Кригера начала бить лихорадка тем же вечером, но он все же смог забраться на лошадь. Гледа замкнулась и следовала за отцом тенью, словно смерть сидела у нее на закорках. Впрочем, так оно и было. Торн боли в собственной шее не чувствовал. Точнее, как и сказал Тенер, эта боль была куда меньше той, что пронзала его сердце. Да и было что-то в его прошлом, что делало нанесенную жатвой отметину всего лишь расползающимся по шее ожогом. И не такое приходилось переживать.
Едва посланные в деревню Брет и Флит вернулись с запасом продовольствия и куском плотной конопляной парусины и известием, что ужасные убийцы, судя по следам, и в самом деле ушли из Гремячей по тайной тропе на юг, Торн приказал двигаться на север. К следующему менгиру и, значит, в сторону Урсуса. Никто не смог сдержать вздоха облегчения, и даже Рамлин, который храбрился изо всех сил, вдруг обмяк и едва не вывалился из седла доставшейся ему лошади Фиска. Уже ночью, не теряя тропы благодаря полной луне, отряд выбрался к дозорной йеранской башне, у которой начинались йеранские земли, и путь разбегался на все тот же Берканский тракт и Старую гебонскую дорогу. Башня стояла в темноте безжизненным обелиском. Ни факела, ни лампы, ни костра, ни отсвета не было ни возле нее, ни в ее окнах.
– Могла ли часть этих… энсов уйти на север? – с тревогой спросил Торн, придерживая лошадь, как будто кто-то из следовавших за ним знал ответ на этот вопрос.
– Кто ж тебе скажет? – прозвучал в темноте смешок Ходы. – От менгира ехали, считай, по голым камням. Да еще и ночь. Вот будь я псом, я бы унюхал что-нибудь.
