тем более, что моя собственная одежда успела подсохнуть, я тщательно примерилась и, замахнувшись, насколько это было возможно в тесном пространстве шкафа, изо всех сил долбанула по двери. Вернее, попыталась, потому что вредная конструкция оперативно скользнула в сторону, уворачиваясь от ноги и открывая проход, а я с грохотом вывалилась из шкафа, чуть не усевшись на непредусмотренный моей физподготовкой шпагат.
– Варвар! – отчетливо прозвенел возмущенный женский голос.
Я огляделась, кое-как собирая ноги в кучу, но в кабине никого не было. Дверь тоже выглядела вполне обыденно: ни динамика, ни тем более рта.
«Все, доигралась! – тут же поставил диагноз внутренний голос. – Сначала двери, потом стены заговорят, а там, глядишь, сама себя магнитофоном вообразишь и загремишь на всю оставшуюся жизнь в психушку».
Больше дверь ничего не сказала, так что пришлось признать его правоту и озадаченно потереть лоб. Кажется, температура у меня выше, чем думалось. Впрочем, это и так понятно: раньше я не ловила себя за разговорами с собой, любимой.
В кабине снова было пусто: ни намека на кресло или что-то еще. Куда же они все это убирают? На мое счастье, шлюз оказался открыт, так что возиться еще с одним выходом не пришлось. Стараясь двигаться как можно тише, я спустилась на нижнюю ступеньку трапа и осмотрелась.
Помещение, в котором запросто уместилось бы футбольное поле и, возможно, еще парочка теннисных кортов, было разделено на сектора световыми полосами, создававшими неяркое причудливое освещение. Некоторые ячейки пустовали, но в большинстве располагались разномастные «вертолеты», один другого чуднее. Припаркованные на высоте трех-четырех метров над полом, они напоминали стаю затейливых птиц на П-образных металлических площадках.
«Птички» были самые разные: здоровенные, формой похожие на буханку хлеба; вытянутые и обтекаемые, как пули; вооруженные апокалиптичного вида пушками, явно военного назначения. Мой «вертолет» оказался одним из четырех точно таких же аппаратов. Все эти механизмы, напоминавшие выставку достижений высокотехнологичных концернов, вызывали у меня неприятное чувство под ложечкой и ощущение чего-то явно… неземного.
К счастью, в ангаре никого не было, но передо мной возникла новая проблема: как спуститься вниз? Никакой лестницы не наблюдалось, а прыгать было страшно, хотя и возможно: ограждения у странной конструкции тоже не было. Неужели экипаж действительно каждый раз отсюда спрыгивает? Должен же здесь быть какой-то трап.
Желудок решил, что хорошенького понемножку, и забулькал еще усерднее, наверстывая кратковременное молчание. Я положила руку на живот, чувствуя тошноту и головокружение. Нет, любому оптимизму есть предел. Когда окажусь дома, сразу же возьму отпуск на три дня – нет, на неделю! – и буду отсыпаться и объедаться.
Воодушевленный этими мыслями живот издал
