Остерегайся ветров и течений. Ветры усиливают течения.
– Предатели!
– Не надо ругательств! Море все слышит. Избегай бранных слов. Наблюдай – и только.
– Я наблюдал и наблюдаю. Ветер дует сейчас навстречу поднимающемуся приливу, но скоро, как только начнется отлив, он будет дуть в одном направлении с ним, и тогда мы полетим стрелой.
– Есть у тебя карта?
– Нет. Для этого моря у меня нет карты.
– Значит, ты идешь вслепую?
– Нет. У меня компас.
– Компас – один глаз, а карта – второй.
– И кривой видит.
– Каким образом ты измеряешь угол, образуемый курсом судна и килем?
– У меня есть компас, а остальное – дело догадки.
– Догадка хороша, но знание лучше.
– Христофор Колумб основывался на догадке.
– Когда во время бури стрелка компаса мечется как угорелая, никто уже не знает, за какой ветер следует ухватиться, и дело кончается тем, что теряешь всякое направление. Осел с дорожной картой стоит большего, чем прорицатель с его оракулом.
– Но ветер пока еще не предвещает бури, и я не вижу повода к тревоге.
– Корабли – мухи в паутине моря.
– Сейчас ни волны, ни ветер не внушают никаких опасений.
– Черные точки, качающиеся на волне, – вот что такое люди в океане.
– Я не предвижу ничего дурного этой ночью.
– Берегись, может произойти такая кутерьма, что ты и не выпутаешься из нее.
– Пока все обстоит благополучно.
Взор доктора устремился на северо-восток.
Владелец урки продолжал:
– Только бы добраться до Гасконского залива, а там я отвечаю за все. Еще бы! Там я как у себя дома. Гасконский залив я знаю, как свой карман. Хотя эта лоханка довольно часто бурлит от ярости, но мне известны все ее глубокие и мелкие места, все особенности фарватера: близ Сан-Киприано – ил, близ Сисарки – раковины, у мыса Пеньяс – песок, у Буко-де-Мимисана – мелкие гальки; я знаю, какого цвета каждый камешек.
Он остановился: доктор не слушал его.
Доктор внимательно смотрел на северо-восток. Что-то необычайное появилось вдруг на его бесстрастном лице. Оно выражало ту степень испуга, какую только способна выразить каменная маска. Из его уст вырвалось восклицание:
– В добрый час!
Его глаза, ставшие теперь совершенно круглыми, как у совы, расширились от ужаса при виде еле заметной точки на горизонте.
Он прибавил:
– Это справедливо. Что касается меня, я согласен.
Судовладелец смотрел на него.
Доктор, обращаясь не то к самому себе, не то к кому-то, притаившемуся в морской пучине, повторил:
– Я говорю: да.
Он умолк, шире раскрыл глаза, с удвоенным вниманием вглядываясь в то, что представилось его взору, и произнес:
– Оно надвигается издалека, но отлично знает, что делает.
Часть небосклона, противоположная закату, к которой неотрывно
