лишена тщеславия и гордости. Если бы во мне сохранилась хоть капля памяти о былом величии – думаешь, разговаривала я бы так запросто, с тобой, ничтожной?!
– То есть Вы лишены памяти?
– Знаешь, похоже на то. Я всё помню как бы сквозь пелену тумана… Урывками. И не вполне уверена, что все эти воспоминания – мои. Чувствуется вмешательство папеньки… А знаешь, отец всегда ошибался на мой счет. Мне не занимать милосердия и великодушия. Вот и сейчас. Я дарую тебе жизнь, ничтожная, но припадать к моим ступням в поцелуе – считаю лишним. И не проси, не позволю. Такой милости ты не заслужила, смертная.
– Спасибо за честь. Мне сложно сдержать себя. Но я воздержусь.
– Правильно. Не стоит совершать опрометчивых шагов от одного лишь трепета перед Наи, женщина. Знай своё место, умей держать дистанцию, будь кротка и скромна – и тебе воздастся. А теперь мне пора. Негоже мне разговаривать со смертной.
***
На этом запись оборвалась.
Занавес.
Меня заколотило крупной дрожью.
Екатерина Андреевна заботливо протянула мне стакан воды. Залпом осушила полстакана, оставшуюся половину – вылила на себя. С другой стороны – и не так жарко уже.
***
Как я оказалась в коридоре на слабых, ватных ногах – не помню.
Кажется, промямлила что-то типа «мне надо в туалет». Ополоснув лицо холодной водой, ещё раз прокрутила в голове заверения докторши в том, что я нормальна. Что ж. Может, и правда – переутомление. А не поехать ли домой прямо сейчас и не завалиться ли спать – ненадолго, минут на шестьсот – семьсот?
Возвращаться в кабинет желания не было, вот только на выходе из поликлиники обнаружила, что забыла у психотерапевта рюкзак.
Пришлось вернуться.
В коридоре перед кабинетом уже никого не было. Не было привычно снующих туда-сюда медсестер с карточками, санитарок, врачей. Стояла непривычная для городской поликлиники тишина, и поэтому звуки голоса докторши звучали особенно отчётливо, надёжно отпечатываясь в моем сознании. Почему-то я сразу решила, что речь обо мне.
По паузам понятно было, что Екатерина Андреевна говорит по телефону. Вот только интонации докторши. В них было что-то странное, неестественное, тревожное… Что-то это мне напоминает? Если бы не прослушивание собственной записи с сеанса гипноза, нипочем бы не догадалась, а сейчас – как будто осенило! Четкие, размеренные интонации Екатерины Андреевны звучали, как будто психотерапевт сама находилась под гипнозом. Было в её голосе что-то неприятно-механическое.
– Сомнений быть не может. Она. Точно. Волосы рыжие. И под поезд в метро чуть не попала сегодня. Когда? Конечно. Не здесь? Хорошо. Записываю адрес. Да, Ольшевского 16А. Поняла. Как можно раньше…
Дальше мне дослушать не дали, потому что прямо над ухом раздался вкрадчивый голос:
– Артемида Астрельская?
Я раздраженно дернула плечом и помотала головой. Во-первых, не Астрельская, а Шаинская, а во-вторых, разозлилась, что мне не дали дослушать,
