метров. Можно было развернуться и уйти – но Пашка почему-то не спешила.
– Но я знаю, почему оно именно такое. Тебе кажется, что для других это угроза, предостережение, что-то, что делает тебя сильнее и опаснее. Нет, это – самозащита. Твой панцирь. Чтобы никто не пытался приблизиться к тебе. Чтобы снова не было больно. Как в тот раз.
«И в пролёт не брошусь, и не выпью яда, и курок над виском не смогу нажать…»
– О чём ты?
– Сама знаешь. Ты ведь уже натворила дел, не так ли?
Истомин не мог вообще ничего знать – они лишь во второй раз сегодня встретились, почему он говорил так, будто знал всё? Почему он смотрел на неё так, будто ей нужна была помощь?
«А мне не нужна? – подумала Пашка, и тут же мысленно вскрикнула: – Нет, не нужна! Я сама могу о себе позаботиться!».
«Ага, уже позаботилась. Послала единственного родного человека куда подальше».
– Да что ты вообще знаешь… – отчаянно прошептала Пашка, развернувшись и спрятав лицо.
– Лысая, – голос Истомина в этот момент прозвучал как-то особенно громко, решающе. – Это твой последний шанс. Если ты так сильно этого хочешь, я сейчас разворачиваюсь и ухожу. У тебя наверняка есть приятели, да и помогать тебе незачем, ты у нас сильная. Если это действительно так, тогда не говори ни слова. Я просто уйду – и так всё закончится.
Пашка очень хорошо запомнила этот момент. Когда светили фонари, вокруг сгущалась светлая и тёплая летняя ночь, а ей всё равно было холодно. Она стояла посреди парка и дрожала всем телом, схватив одну руку другой. Скрипя зубами.
Неужели есть шанс всё исправить? Сделать так, чтобы Марья вернулась, и всё было по-прежнему? Нет, твёрдо сказала себе Лысая, ничего из сделанного уже не изменить. Но можно хотя бы сделать так, чтобы не стало хуже. Этот Истомин… что он вообще может знать? Как он может ей помочь?
Она осторожно повернула голову, взглянув через плечо.
Истомин действительно уходил. Медленным, размеренным шагом удалялся от неё. Пашка всё смотрела ему вслед, открывая и закрывая рот. Ей хотелось что-то сказать. Ей хотелось, чтобы замер на месте единственный чёртов мудак, который полностью её понял – и чтобы он провалился сквозь землю, и тогда этот мир никогда не узнает об её, Лысой, главной слабости. Она запрячет собственное сердце так далеко в кожаные закрома, как только сможет, и никто, никогда его оттуда не достанет, ни Марья, ни Кир с ребятами…
«Не надо этого, дорогая моя, хорошая… Давай простимся сейчас…»
– Подожди, – прошептала, прохрипела Лысая еле слышно, скребя пальцами воздух. – Пожалуйста…
Она сама едва себя слышала. Истомин не остановился. Отдалялся. Отдалялся.
Лысая развернулась, хотела, было, бежать, но не смогла: споткнулась и рухнула на колени. Протянула руку вперёд, хотела кричать, хотела звать, хотела остановить Истомина, стоя на коленях, царапала пальцами асфальт, пытаясь выжать из себя хоть слово…
Ничего
