опёрся спиной о стену, закрыл лицо руками и медленно сполз в угол.
Наступила тишина. Темнота снова окутала всё вокруг. Четыре стены, каменный пол, запах сырости. Где-то наверху, под самым потолком было окно, напоминавшее скорее щель в толстой стене камеры. Чёрные люди стояли где-то снаружи. Максим открыл глаза, вытер со лба пот. Он никак не мог заснуть. В голове звучали чьи-то голоса и шелест колокольчиков.
Максим поднялся, подошёл к противоположной стене, упёрся в неё лбом и заговорил шёпотом:
– Оставьте меня, оставьте меня все! Что вам нужно? Я не хочу, я ничего не хочу!
Только шелест и неразличимые голоса.
В это мгновение стена рухнула перед Максимом, и он остался стоять на той самой улице, что только что видел в окно. Кружила метель, Максима моментально обдало жгучим холодом, снежные хлопья облепили лицо. Он обернулся, увидел за спиной стену дома, без каких-либо признаков повреждения, повернул направо и побежал. Тут же он оказался на большой площади, перед ним возвышался Исаакиевский собор, он посмотрел налево и увидел памятник Николаю I. Сомнений быть не могло, он стоял на площади Исаакиевского собора, в Санкт-Петербурге, а на дворе стояла зима.
– Декабрь. – Из пурги, так же, как недавно из тумана, вышел Брат. Максим ощутил, вдруг образовавшееся вокруг себя тепло, метель мела, но его не задевала, снег падал, но не на него.
– Всё пройдёт, – сказал Брат.
– Что? – спросил Максим.
– Всё пройдёт, говорю, как с белых яблонь дым.
– Что это всё было? – Максим тяжело дышал.
– Это был ты и твои мысли, я же говорил. Первый, скажем так, эксперимент. Не мой, и ни чей-либо. Твой. И, между прочим, совсем не был, это всё есть.
– А зачем это… всё?
– Ну как же, Макс? Смерть, сколько величия в ней, сколько загадок, тайн, красоты и ужаса! Какая незримая сила влечёт нас к ней и пугает? Вот, скажи мне, ты боишься смерти?
Максим повернулся к Брату. Тот смотрел на него каким-то вызывающим взглядом. Максим не смог для себя определить, в чём это выражалось, но он это ясно чувствовал. Куда-то пропала безобидная ухмылка, что он заметил прежде. Он ответил:
– Наверное, боюсь.
– Вот видишь, наверное. Неизвестность столь же беспощадно влечёт к себе, сколь и соблазнительно пугает. А, может, это гораздо лучше жизни? Провожая умершего в последний путь, принято рыдать, а почему? Какую же трагичность придали люди этому событию.
– Зачем ты мне всё это говоришь?
– Нет, ну что ты, я ведь тебя предупредил, что ты немного окунёшься в себя, и только. И говоришь это, на самом деле ты.
Максим смотрел, как кружится снег.
– Смерть избавит меня от всего. Что я в этом мире? Зачем мне эта жизнь? Я не знаю, что с ней делать.
– Платочек подать? Мрачное ощущение своей никчёмности, в силу внутреннего осознания своего величия. Сей мир для меня мерзок и низок. Столь очевидная бессмысленность
