своей мочой пару дней.
– Да? Послушайте, а откуда вы, вы сказали?..
– Из Эм-один-тринадцать.
– Это что, как-то связано с газами?
– Это, могу вас заверить, считай, со всем связано. Удачного утра!
Он повернулся, чтобы уйти, но патрульный не отставал:
– А унюхать-то его можно?
– Нет.
– Кашляешь от него или как?
– Нет.
– И вы думаете, они вот прямо сейчас сбросили на нас эту гадость? Сами тю-тю, а мы тут подыхай?
– Я ничего не думаю, дорогой мой. Выяснить, что к чему, это ваша работа как дежурного патруля.
– Да?
Будет знать, как орать на меня через улицу, подумал Бэзил.
После сигнала отбоя в мастерской Поппет собралась разношерстная компания ее друзей.
– А я ни капельки не испугалась. И так поразилась собственной храбрости, что прямо голова пошла кругом!
– А я не то чтобы испугался. Просто настроение испортилось.
– А я даже порадовался. Ведь который год мы все твердим, что общественное устройство наше из рук вон плохо и обречено, правда же? Иными словами, какой нам предоставляют выбор – концлагерь или взлететь на воздух к чертовой матери, правда же? Я сидел и думал, насколько же предпочтительнее для меня взлететь на воздух, чем торчать в концлагере, где тебя бьют резиновыми дубинками!
– А я испугалась, – сказала Поппет.
– Милая Поппет, ты отличаешься здоровыми реакциями. Эрхман тебя просто преобразил.
– Ну, не уверена, что на этот раз мои реакции были такими уж здоровыми. Знаете, я поймала себя на том, что молюсь в прямом смысле слова!
– Что ты говоришь! Серьезно? Это никуда не годится. Обратись-ка ты опять к Эрхману…
– Если только он не в концлагере.
– Все там будем.
– Если кто-нибудь еще раз скажет слово «концлагерь», я, ей-богу, на стенку полезу, – вспылил Амброуз Силк. («У него в Мюнхене, – несчастная любовь, – шепнул один из друзей Поппет другому. – А потом просочилось, что эта коричневая скотина наполовину еврей, так его и убрали куда подальше».) – Давайте-ка лучше забудем про войну и полюбуемся картинами Поппет. Вот эта, – продолжал Амброуз, останавливаясь перед Афродитой, – мне нравится! Это хорошо! Слышишь, Поппет, хорошо! Эти усы… Они свидетельствуют о том, что как художник ты перешла некий Рубикон и чувствуешь в себе достаточно сил, чтобы иронизировать. Вспоминаются эти чудесные, исполненные драматизма старые каштаны в Петрушиной «Вариации на тему “Герники”»! Ты растешь, Поппет, милая! Уж не влияние ли это старого греховодника, а? Бедняга Бэзил, мало того, что быть enfant terrible[12] в тридцать шесть лет – участь незавидная, так еще и молодежь видит в тебе эдакого дряхлого Бульдога Драммонда[13].
Амброуз Силк был старше Поппет и ее друзей. Строго говоря, он был одних лет с Бэзилом, с которым со студенческих лет сохранял не совсем ясные, полные взаимных
Ужасный ребенок
Бульдог Драммонд – персонаж известного английского фильма про полицейского (1929).
