чернилами школьные учебники за седьмой и восьмой классы, несколько томов из собрания сочинений Ленина, «Война и мир» Толстого и почему-то «За правое дело» Василия Гроссмана только дополняли острое ощущение неуюта.
Печать тоскливого забвения лежала на всех собранных в этой комнате предметах, и все же это было единственное место, которое он выбрал для своего последнего пристанища.
Отыскать в Москве жилье по образу и подобию того, в котором ему довелось родиться, было немыслимо. И поэтому на выбор его влияло лишь одно обстоятельство – ему хотелось, чтобы скудность и нищета окружающей обстановки трогали его сердце точно так же, как трогали некогда скудность и нищета, составлявшие привычную атмосферу родового гнезда. Он жаждал вновь погрузиться в глубины светлой печали, которую навевало ему ощущение их дома в Назарете с земляным полом у самого входа, с несколькими ступенями, что вели к приподнятому, словно сцена, деревянному настилу, где лежали шесть циновок, одна его, другая Иисуса, а на остальных укладывались на ночь мать, отец и две младшие сестры, вечно спорящие о том, кому из них находиться ближе к глиняному светильнику, стоящему на огромном резном сундуке.
Он вдруг подумал о том, что никогда не сможет рассказать Ли-Ли о причинах своего выбора, потому что если представить на мгновение, что он смог бы это сделать, и если бы Ли-Ли проявила хоть какую-то толику понимания, то скорее всего это вызвало бы у нее просто жалость, а в этом он как раз нуждался менее всего. Ему необходимо было, чтобы в момент его ухода в мир иной перед ним стояла отрешенная от всего земного женщина, целиком и полностью упоенная собственной красотой, той красотой, которая, как он считал, являлась единственным мерилом вечности.
Правда, в случае с Ли-Ли определенный риск был, но он шел на него, следуя своей звериной интуиции, прочувствовав в какой-то момент, что никто, кроме нее, не сможет послать ему прощальный привет в стремительно сжимающийся туннель между жизнью и вечным забвением.
Странность их отношений заключалась в том, что он никогда не видел ее полностью обнаженной. Это было условие, которое они свято соблюдали с момента их первой близости, когда она привела его в квартиру своей подруги, что находилась в сером сталинской постройки здании, около станции метро «Сокол».
В тот раз он попытался довольно сбивчиво объяснить ей, почему заниматься любовью для него возможно, лишь когда тело его партнерши до самых бедер скрыто накидкой, платьем или рубашкой – все равно чем, лишь бы не видеть ослепительного света ее фигуры, потому что тогда любое действие будет казаться ему пошлым, а значит, ненужным, и все его эмоции уйдут лишь на созерцание красоты божественных форм, подаренных дочерям Евы.
Впрочем, Ли-Ли не стала вдаваться в подробности его путаных объяснений. Она просто подчинилась странной прихоти и даже, как казалось ему, получала от этого некое дополнительное наслаждение. Во всяком случае, когда он выходил из душа, она уже
