приоткрылась. В узкой щели показалась маленькая головка княгини Лович и тут же исчезла.
– Потапов перешел границы дозволенного. Он поставил под сомнение волю умершего императора. Сие писание, сей пафос ради своих мелочных, житейских целей быть под крылом человека, с которым его связывают давние отношения, – продолжал цесаревич, расхаживая по кабинету и жестикулируя руками.
Генерал Курута стоял недвижно, не пытаясь оправдываться. Он знал, пока Константин Павлович не выговорится, его никто не остановит.
Цесаревич внезапно прервался, посмотрел на Куруту.
– Пишите, – резко вымолвил он.
Курута выхватил из папки лист бумаги, взял перо и с готовностью посмотрел на Константина Павловича.
– Пишите, – повторил тот, прикладывая правую руку ко лбу. – Его императорское высочество цесаревич приказал вам отвечать, что он ваше письмо ко мне читал и приказал вам сказать: что русский человек должен повиноваться непрекословно воле государевой. Тех, кто свою присягу покойному государю забыли, он их не знает и знать не будет, пока ее в полной силе не исполнят. Великий князь цесаревич ее никогда не забывал и остался неколебим к оной. Воля покойного государя есть и будет священна. Россия будет спасена тогда только, ежели своевольства в ней не будет, и всякий будет исполнять долг своей присяги законной; от всех прочих действий великий князь цесаревич чужд и знать их не хочет.
Курута поднял глаза на цесаревича.
– Я все сказал, – бросил Константин Павлович. – От себя добавишь несколько теплых слов и срочно отправишь с фельдъегерем.
Великий князь уже был далеко в мыслях от бывшего адъютанта Потапова, от начальника своей канцелярии Курута. Мельком вспомнив брата Александра Павловича, он не мог отделаться от навязчивой мысли – величия императора огромной страны. Злость на генералов, приглашавших его на престол, вытеснялась сладостью их лести. Его умиляло, что генерал Потапов в сговоре с такими же как он высшими военными начальниками империи обращается с мольбой к нему – первородному наследнику – занять престол. Он мысленно представлял церкви Петербурга, Москвы, других городов и селений, где толпы людей приносят ему присягу. И вот он в карете едет по России, и толпы людей бегут к нему навстречу с цветами и кричат: «Константин – наш император! Слава императору Константину!» Он видел все это. Ему слышались голоса. И от этого чуда захватывало дух.
Константин Павлович покачнулся, схватился за ручку кресла.
«А убиенный дед мой, отец мой? Нет! Я не желаю себе таковой участи», – боязливо подумал Константин Павлович, пытаясь отогнать соблазнявшую его мысль о безграничной императорской власти, роскоши, почестей…
Зная себя, испугавшись за непредсказуемость поступков, цесаревич быстро вышел из кабинета, чуть не сбив у дверей княгиню Лович.
– Прости, любимая, – бросил он мимоходом и крупно зашагал по коридору к выходу в парк.
