Александр Львович Воинов, командующий гвардейской пехотой Карл Иванович Бистром, начальник штаба гвардейского корпуса Александр Иванович Нейдгардт, как по команде посмотрели на генерал-майора.
– Константин Павлович – утонченная натура. Мне всегда казалось, что за его строгостью прячется нежное сердце, – напевно проговорил Потапов.
– Тогда вы, Александр Иванович, – Милорадович ткнул пальцем в Нейдгардта.
– Увольте, пожалуйста! – Нейдгардт вскочил с кресла. – За лирикой лучше к генералу Бистрому обращаться.
– Ну, нет, – прогудел немногословный Бистром. – Лирика в связке с патриотикой – это ваше, Михаил Андреевич, и будьте любезны утрите нам всем носы своим умением слагать письма.
Милорадович самодовольно усмехнулся.
– Ответственности боитесь, вот, что я вижу. Как бы чего не вышло, думаете. Эх, – он подернул плечами. Подошел к столу. Хлопнул ладонью по дубовой крышке: – Пиши, Потапов. Я диктовать буду.
Через минуту генералы, затаив дыхание, слушали хрипловатый голос генерал-губернатора, в такт кивая головами:
– Государь! Я был свидетелем, с каким усердием все сословия – воины и граждане – исполнили свой священный долг. Ручаюсь жизнью, сколь ни болезненна потеря покойного императора, но нет ни единого из ваших подданных, который бы по внутреннему своему убеждению не радовался искренно, что Провидение вверило судьбу России вашему величеству и, который бы не признавал восшествия вашего на престол залогом своего частного и общего благополучия…
Когда возвратившиеся курьеры, коих донесения сохраняются в тайне, не оправдали нашего ожидания, то недоумения о причинах, по коим изволите медлить приездом вашим в здешнюю столицу, стали поселять во всех невольное опасение, которое с каждым днем возрастает и производит во всех классах народа разные суждения. Каждый делает предположения по своему понятию, и горестное жесткое чувство неизвестности о собственной судьбе переходит от одного к другому. Таковое смущение умов в столице, без сомнения, скоро перельется и в иные места империи, токи увеличатся, и отчаяние может даже возродить неблагонамеренных, более или менее для общей тишины опасных. Словом, дальнейшее медление ваше, государь, приездом сюда обнимет ужасом всех, питающих чистое усердие к вам и России.
При таком положении вещей должны ли молчать перед вашим величеством те, которым ближе других известны свойства ваши, государь! Все преданные вашему величеству, видя непреложные знаки общей к вам любви, решились вместе со мною довести до сведения вашего все, изложенное здесь, и избрали меня истолкователем перед вами единодушного нашего чувствования.7
– Ну, как? – Милорадович обвел сидевших за столом генералов быстрым взглядом.
– Великолепно! – воскликнул Воинов.
– Это только набросок. Потапов сможет оформить письмо до конца уже без моей помощи, – самодовольно
Цесаревич Константин Павлович в 1825 году // РС. 1881. Т. 32. № 12. С. 919.
