и внутри Зимнего дворца были усилены караулы. Арестованных приводили со связанными за спиной руками с главной гауптвахты. Процессии мятежников, окруженные плотным кольцом охраны, в молчаливом согласии со своей судьбой, словно большие безмолвные тени, медленно тянулись по залам дворца.
За окнами на Дворцовой, Адмиралтейской и Сенатской площади горели костры. Солдаты караулов отогревались, ели принесенную из казарм пищу. По окраинам площадей ходили пехотные и разъезжали конные патрули. Потрескивал снег, позвякивали котелки, оружие, звучал смех, а кто-то в глубине Сенатской площади затянул грустную песню. Она скоро оборвалась. На столицу опустилась ночь, которую так ждали восставшие, открыто мечтая взять ночью власть и свершить суд над самодержавием.
Чтобы не задремать, Николай Павлович время от времени выходил из кабинета, проходил мимо офицеров, стоявших в ожидании допроса, заговаривал с кем-нибудь из арестованных, проходил в кабинет к генералу Толю, слушал показания очередного бунтовщика и возвращался к себе.
Первый допрос начался в 7 часов вечера 14 декабря. Караульный завел штабс-капитана князя Щепина-Ростовского. Он был в форме и в белых панталонах. Его схватили сразу на Сенатской площади. По пути во дворец с князя сорвали эполеты.
Князь был заметной фигурой среди мятежников. Вместе с братьями Бестужевыми Александром и Михаилом он возглавил бунт в лейб-гвардии Московском полку и увел из казарм около 700 солдат на Сенатскую площадь. Он ударил саблей по голове командира полка генерала Фредерикса, сбил с ног командира бригады генерала Шеншина.
Карл Федорович Толь, получивший указание императора, с каждым задержанным разбираться подробно, постепенно проникался к штабс-капитану доверием. Щепин-Ростовский не скрывал свои порывы, не прятался за Бестужевых. Он говорил откровенно, что был возмущен, когда узнал о новой присяге, тогда как присягал Константину Павловичу. Он не требовал реформ, конституции. В его планы не входило свержение самодержавия.
В ходе допроса выяснялось, Якубович, прежде чем отправиться на переговоры с императором, заручился поддержкой штабс- капитана князя Щепина-Ростовского. Они сделали это вопреки намерениям лидеров тайного общества и рисковали навлечь на себя гнев руководителей мятежников.
К половине двенадцатого ночи в генерал-адъютантскую комнату Зимнего дворца привели одного из руководителей Северного общества Рылеева. Кондратий Федорович был в черном фраке, черном жилете и черном шейном платке. Его черные глаза смотрели печально и с полным равнодушием. После краткой беседы ему объявили, что только чистосердечное признание может облегчить участь арестованного. Рылеева усадили за маленький стол, где он написал показания, и лишь потом генерал Толь провел его к императору.
– Ну, Кондратий Федорович, – заглядывая в протокол допроса, обратился к нему государь, – веришь, что я могу тебя простить?
Рылеев молчал. Он был уверен
