Овцы, быки и горы навоза… Вот оно, сокровенное добро священников, которые смеют поучать народ.
Навоз, алчность, недоверие… Звон монет заглушал пение левитов. Надменная жадность одержала победу, мозаичные полы и портики были заняты прасолами и ростовщиками, погонщиками быков и овец. Навоз, разливы навоза! Около храма Венеры на горе Эрике и то было чище, и язычники там действительно молились, а не устраивали зловонный базар… Или возле храма сирийской богини в Гиераполисе…
Хоть кто-то должен был сказать правду! Скверную правду, что серебро в Храме стало изгарью, а вино Храма испорчено стоячей водой. Но нет, все вокруг были захвачены этим бурлящим потоком. Казалось, будто все это видел и осознавал только я…
Было солнечно, мое сердце часто стучало после двух кубков чистого вина.
Я велел ученикам стоять и ждать меня, схватил длинный кожаный ремень с прилавка какого-то торговца и побежал во двор, где томилась скотина. Я кричал и размахивал ремнем, выгоняя коров и овец на прилегающую улицу, и каждое мгновение удивлялся тому, что меня еще никто не остановил. Я поскальзывался в лужах навоза, падал, вставал и с проклятиями хлестал животных ремнем. Толпа замерла, наблюдая за мной. Выгнав несколько коров, я подбежал к ближайшему меняле и перевернул его стол с монетами, затем – к другому, сделав то же самое. В рукаве следующего менялы блеснул нож, и я не рискнул к нему приблизиться. Возбужденная толпа ревела, и я закричал менялам:
– Это дом моего отца! Я сын Бога, слышите?! Больше не делайте из Храма дома торговли! И вашим священникам передайте! Мое имя Йесус! Запомните, алчные недоумки!
Меня окружила устрашенная и оскорбленная толпа. Но все понимали, что я рискую жизнью, и поэтому невольно испытывали ко мне уважение. Вопили менялы, растерявшие часть своих денег. Ученики как могли оттесняли от меня любопытных, некоторые люди кричали, что знают меня и что я преступник.
– Почему священники, левиты и служащие при Храме освобождены от всех налогов?! – продолжал я. – Потому что они превратили людей в скотину! Но скоро это кончится! Скоро уже!
Схватить меня никто не решился только потому, что после беготни за скотиной и падений я весь был перемазан навозом.
Приблизился какой-то старый высокий священник с длинной и темной, как корабельный вар, бородой, схватил меня за единственный край одежды, оставшийся чистым, и прорычал:
– Кем ты себя возомнил, сумасшедший? Зверь! Ничтожество!
– Я разрушитель! – заорал я так, чтобы слышали все вокруг. – Вы погрязли в невежестве! Я разрушу Храм из дерьма и построю новый! Сам! Своими руками! – И я потряс ладонями перед лицом священника, перед его страшной, блестящей умасленными кольцами, черной бородой, затем переглянулся с учениками, и мы побежали, расталкивая зевак.
Андрей оступился, упал на прилавок торговца стираксой[16] и голубями, которые заметались внутри своих опрокинутых клеток, вскочил,
Ароматная смола, покупалась верующими для сожжения на жертвеннике Иерусалимского храма.
