вой превратился в стенание, взрастающее по громкости, пока не переросло уже в подобие вопля, а затем бесследно оборвалось.
И ветер колыхнул занавески, словно лес наконец издал вздох облегчения.
Мы жили вроде как на краю мира, в извечном сознании, что за нами расстилается один лишь лесной простор. Во время игр на школьном дворе наши крики на мгновение зависали в воздухе и как будто всасывались линией деревьев, а наши детские голоса бродили затерянные среди стволов, прежде чем наконец истаять без следа. И вот за этой древесной линией дожидалось существо, ждало и впитывало наши голоса из воздуха словно рука, хватающая с дерева яблоко; хватало и поглощало нас в своем уме.
В тот день земля была слегка припорошена снегом – я еще не видел, чтобы он выпадал так рано. Мы играли в поле возле церкви; гоняли красный мяч, который на белизне раннего снега смотрелся сгустком крови. Неожиданно ожил порыв ветра – там, где его до этого совершенно не было. Он понес наш мяч, пока тот не закатился в молодой ольховник, стоящий не столь далеко за кромкой леса. Я, ни о чем не думая, за ним побежал.
Стоило мне миновать первые высоченные пихты, оторачивающие лес с краю, как воздух сделался холоднее, а голоса моих товарищей перестали быть слышны. Темные наросты и трутовики свисали с затененных сторон деревьев, низко над землей. И у основания одного из стволов я увидел мертвую птицу, как бы провалившуюся саму в себя возле семейства грибов, застывших над нею желтым глянцевитым навесом. На клюве у нее была кровь, а глаза плотно закрыты, как будто птица навеки ушла в воспоминание о своей последней боли.
Я углубился в лес, и неровная цепочка следов за моей спиной смотрелась невидимой стайкой потерянных душ. Раздвинув ольховые ветви, я потянулся за мячом, и в этот момент ветер заговорил со мной. Он прошелестел:
– Мальчик. Подойди ко мне, мальчик.
Я огляделся, однако поблизости никого не было. И тут голос донесся снова, теперь ближе, а в тенях впереди меня пошевелилась фигура. Вначале я подумал, что это древесный сук, настолько тонкой и темной она была. Силуэт был обернут серым, как будто какие-нибудь пауки обмотали его толстым мотком пряжи. Но вот сук вытянулся, а ветки на нем согнулись корявыми пальцами и поманили к себе. От него исходили волны странного вожделения. Они омывали меня словно прилив нечистого моря, оставляя загрязненным и сальным.
– Мальчик. Прелестный, нежный мальчик. Подойди же скорей, обними меня.
Я схватил мяч и попятился, но нога моя зацепилась за изогнутые корневища, укрытые снегом. Я завалился на спину, и тут моего лица коснулась легкая нить – прядка от паутины, прочная и клейкая, которая прилипла мне к волосам, а когда я попытался ее отбросить, она обвилась вокруг пальцев. Затем на меня упала еще одна, а за ней еще, уже тяжелее, как ячеи рыбацкой сети. Мутноватый свет поплыл меж деревьев, и взору открылось сонмище этих текучих волокон. Из затенения, где ждала серая тень, плыли прядь за прядью, так что фигура как
