и непостоянством? Причин, конечно, много. Женщина – игрушка, забава от безделья, от скуки – это взгляд, оставшийся ещё от прошлого. «Рви цветы, пока цветут…»
Пользуйтесь, мол, всё равно всё увянет, погибнет. Это была не любовь. Это ложь. Это пошлость такая же, как и сама песня. А настоящая, подлинная любовь там, где труд, где «он» и «она» вместе живут, работают. Настоящая любовь была у девушек, предпочитавших смерть жизни с нелюбимым, у жён декабристов, рискнувших, невзирая на все невзгоды, идти за мужьями в далёкую Сибирь.
Когда я училась в университете, пришлось мне бывать в Заречном – фабричном районе Казани. Там я обучала грамоте рабочего Галиакбера-абый. Вот где была настоящая советская семья!
– Самому неловко оставаться неграмотным, – сказал мне Галиакбер-абый, когда мы впервые встретились. – Детей вырастил, специалистами стали, а сам я ни то ни сё!
До революции Галиакбер-абый работал на Бондюжском заводе, потом перешёл на Алафузовский. Работая по десять-двенадцать часов в сутки, он едва мог прокормить семью. Жили они тогда впроголодь. В холодном бараке умерло у него трое детей. А сейчас? Не хочется уходить из его уютной, тёплой квартиры: три солнечные комнаты, ванна, отдельная кухня. Старший сын его – командир Красной Армии, другой сын – инженер, одна дочь – инженер-химик, младшая – студентка музыкального техникума.
– Может, действительно толк будет? Давай учи! – сказал он, садясь за книгу.
Иногда Галиакбер-абый рассказывал мне о своей жизни, а я – о себе.
– Оба мы с тобой одной яблони яблоки! – улыбаясь, говорил он.
За три месяца Галиакбер-абый научился читать и писать. Лаской и любовью он заставил учиться свою жену. Если бы ты видел радость этих людей – помолодевших, дружных!
Я к ним привыкла и даже привязалась. Они обращались со мною как с дочерью. А ведь я была совсем одна!
Письмо второе
Искандер!
Первое письмо так и лежит неотосланным. Мне хотелось в нём объяснить тебе всё, что меня волновало, волнует и теперь, о чём я не могу не думать. Хочется высказать всё… А получается длинно, бестолково, и, главное, то, что хотелось сказать, остаётся невысказанным. Молчать же нет сил. Твоё письмо растревожило меня, и хочется говорить, говорить, нет, больше – кричать.
Не знаю, пошлю ли я это второе письмо. Я начинаю думать, что пишу это больше для себя, чем для тебя. Пытаюсь восстановить прошедшее, не просто вспомнить, а как следует отдать себе отчёт в том, что сделано и как поступать дальше.
– Я люблю тебя! – сказал ты тогда, во вторую нашу встречу. – Я хочу начать жить по-новому. Не скрою, я знал много женщин. Но вся эта жизнь, наполненная мимолётными увлечениями, мне надоела. Я хочу любить только одну. Хочу любить тебя, именно тебя. Пойми, родная, это не слова. Я зову тебя, Галия! Слышишь, зову. Решай же!..
«Чтобы любить хорошо, надо любить много», – сказал Анатоль Франс. Ты человек сцены, подумай, не был ли ты актёром и в любви? Не любил ли ты столь много, что
