Как он был бы величествен. Я постоянно об этом мечтаю с тех пор, как Виельгорский рассказал мне про сон Батурина[133], в 1812 году. Голицын передал об этом покойному Государю. Вот это сон!» Одному Пушкину являются такие поэтические, величественные, поразительные видения и такие оригинальные мысли. Кошет перекрестилась и воскликнула: «Спаси меня Боже это увидеть. Как вы меня пугаете. Мы живем так близко от памятника, что мне ночью приснятся ужасы». Кошет была в большом ударе; она нам рассказала, что Ласунский помнит похороны Екатерины и как Павел Петрович велел принести из Александро-Невской Лавры гроб отца своего и также поставить на катафалке. Репнин сказал ему: «Сын казался более взбешенным, чем огорченным, и на всех смотрел свысока. Императрица Мария горько плакала, как и мы. Что за сердечная женщина была эта Екатерина. Вы знаете только о ее уме и о слабостях, а мы знали и сердце ее». Императрица-Мать сказала то же самое Кошет. Несчастный Павел был ненормален. Как только было ветрено, он уже волновался, и m-lle Нелидова поддерживала ему голову. Екатерина умела быть очень великодушной. Она была влюблена в Мамонова, а когда узнала, что он влюбился в княжну Щербатову, то повенчала их, назначив ей приданое. Она скорбела о Мамонове, но не мстила своей сопернице.
Мы рассказали Сверчку, что Великий Князь Михаил Павлович сжег «красные тетради» Императрицы-Матери – дневник, начатый ею еще в Монбельяре и веденный ею до самой смерти. Она приказала в своем завещании «сжечь все, не читая». Государь поручил это Великому Князю. Они не посмели вскрыть ни одной тетради. Это очень благородно! но какая жалость; там было все: путешествие графа и графини дю-Нор и пребывание у Людовика XVI. Равным образом были сожжены и письма короля, королевы, герцогини Ангулемской и королевы Луизы Прусской, так как Императрица отметила те письма, которые можно было прочесть и сохранить.
На днях Его Величество сказал Пушкину:
– Мне хотелось бы, чтобы Нидерландский король подарил мне дом Петра Великого в Саардаме.
– Если он подарит его Вашему Величеству, – ответил Искра, – я попрошусь в дворники.
Государь рассмеялся и сказал:
– Я согласен, а пока я поручаю тебе быть его историографом и разрешаю тебе заниматься в архивах.
Искра ничего лучшего не желает. Он в восторге[134].
У меня был гр. Моден. Говорили о пребывании Людовика XVIII в Митаве, и граф рассказал мне про герцогиню Ангулемскую следующий случай. Она вообще избегала всякого намека на свое заключение в Темпле и как можно реже говорила об этом. Двор находился в Сен-Клу (кажется, в 1819 году). Герцогиня встретилась в парке с садовником, он ей поклонился, герцогиня пристально взглянула на него и упала в обморок. Пришлось отнести ее в замок. Вечером она послала садовнику денег, а короля просила перевести его на другое место. Вид его слишком расстраивал ее, так как оказалось, что садовник прежде был одним из тюремных сторожей в Темпле и ему случалось мести пол в ее
Этот Батурин видел в 1812 году сон. Это был какой-то иллюминат. Когда опасались, что французы вступят в Петербург, поговаривали о том, чтобы снять статую Петра Великого. Тогда Батурин сообщил Голицыну, что статуя проскакала ночью во дворец Государя, где заявила, что, пока она будет стоять на своем гранитном пьедестале, до тех пор столица будет в безопасности. Вследствие этого сна статую оставили на месте. Se non è vero, è ven trovato. Возможно, что это было зерном знаменитой сцены с сумасшедшим в «Медном всаднике». Во всяком случае, это интересный рассказ, характеризующий настроение умов в 1812 году. Так как Наполеон похитил венецианских коней и памятники искусства из Ватикана, то опасались за Петербург и из Эрмитажа вынесли драгоценности.
Моя мать сделала юмористическое замечание по этому поводу: Уваров, недовольный тем, что Государь назначил Пушкина на место Карамзина, жаловался Карамзиной, думая ей угодить. Она отвечала очень сухо: «Я в восторге; если бы Государь только знал, какое он доставляет мне удовольствие. Муж мой также одобрил бы его». Моя мать прибавляет: «Уваров полагает, что надо быть лысым, беззубым, пузатым и носить очки, чтобы быть ученым! Или же быть Уваровым, или по меньшей мере Устряловым».
