хватал пастью пропитанный кровью снег, лизал, жевал, проглатывал его. Это было вкусно, но голод его усилился нестерпимо. Однако не напрасно он долго пожил на свете: он не забывал об осторожности. Вот почему он не торопился. Он улегся и ждал, а дикобраз скалил зубы и визжал, всхлипывая и хрюкая. Одноглазый заметил, что мало-помалу иглы дикобраза опускались ниже и ниже, а тело билось в мелкой дрожи. Затем дрожь внезапно прекратилась, и раздался последний скрежет длинных зубов. Иглы опустились, тело развернулось, обмякло и больше не двигалось.
Нервно и боязливо Одноглазый лапой растянул дикобраза во всю длину и перевернул на спину. Ничего не произошло: дикобраз был мертв. После внимательного осмотра Одноглазый взял его с большими предосторожностями в зубы и, отчасти неся, отчасти волоча по земле, побежал к потоку, отвернув в сторону голову, чтобы не уколоться об иглы. Вдруг, вспомнив что-то, он бросил ношу и помчался обратно к месту, где оставил глухаря. Теперь он ни минуты не колебался. Он знал, что надо сделать, и он это сделал – он быстро съел птицу. Затем вернулся и поднял свою ношу.
Когда он втащил свою добычу в пещеру, волчица осмотрела ее, повернула к нему морду и слегка лизнула его в шею. Но уже в следующий момент она зарычала, отгоняя его от волчат. На этот раз ее ворчание не было так сурово, как прежде, а выражало скорее извинение, чем угрозу. Инстинктивный страх перед отцом ее потомства прошел. Одноглазый вел себя, как подобает волку-отцу, и не выказывал преступного желания пожрать маленьких существ, произведенных ею на свет.
Глава 3
Серый волчонок
Он не походил на своих братьев и сестер. Шерсть тех уже принимала красноватый оттенок, унаследованный ими от матери-волчицы; он же был единственным, похожим мастью на отца. Во всем выводке только он был серым волчонком. Он родился настоящим, заправским волком, походя во всем на старого Одноглазого, с той лишь разницей, что у него было два глаза, а не один.
Глаза серого волчонка только недавно открылись, но он уже видел ими чрезвычайно зорко. А в то время, когда глаза были еще закрыты, он пользовался другими своими чувствами: осязанием, вкусом, обонянием. Он хорошо знал двух своих братьев и двух сестер. Он уже поднимал с ними слабую, неуклюжую возню, иногда кончавшуюся дракой, причем его маленькое горло издавало забавные хриплые звуки (предвестники рычания), когда он начинал злиться. Задолго до того, как открылись его глаза, он научился узнавать по прикосновениям, вкусу и запаху свою мать – источник тепла, пищи и нежности. Когда она мягким, ласкающим языком проводила по маленькому, нежному телу волчонка, это успокаивало его, заставляло тесно прижиматься к ней и усыпляло.
Первый месяц своей жизни он провел в таком сне, но теперь он хорошо видел, подолгу не спал и отлично изучил свой мир. Мир его был мрачен, но он не знал этого, так как не видел иного. Мир был полутемен, но глаза его не были приспособлены к другому свету; мир
