в деревянной оправе.
Последним с дивана вскочил мальчик в пиджаке с отцова плеча. Звали его Васей. Лет двенадцати, с густыми светлыми волосами, он был неумело подстрижен дома, и челка над правой бровью была короче, нежели над левой. Издали казалось: Вася чему-то удивился и это удивление застыло на его лице.
Мальчик был сыном кожевника, в кожу его рук въелся коричневый дубильный раствор – Вася давно помогал отцу.
Уже в прихожей, надев шапку, Вася вспомнил, что не положил на место прозрачные камушки, которые в зависимости от освещения меняли свой цвет. Вася скинул сапоги, вернулся босиком в комнату, взял со столика три позабытых камешка, которые сейчас, при керосиновой лампе, отливали изумрудно-зеленым, положил их на полку и нечаянно задел закатанным рукавом пиджака раковину – нежно-розовую, со множеством отростков. Шорох в ней напоминал и шум прибоя, и стремительное скольжение ветра в натянутых снастях, а иногда в ней слышался далекий пастуший рожок, который выводил одну и ту же простую мелодию.
Раковина упала и разбилась.
– Я не хотел, я не хотел! – в испуге закричал Вася. – Это она сама! – Слезы покатились по его лицу, и он их вытирал все тем же злосчастным подвернутым рукавом.
Галка, который стоял в коридоре, провожая учеников, увидев, что случилось, внезапно залился своим странным каркающим смехом.
– Спасибо… тебе, Вася… спасибо… а то мне эта раковина сильно надоела. А выбросить… жалко.
Лицо Васи из бледно-зеленого стало пунцово-красным. И счастливым.
– Я соберу, – обрадовался он и наклонился к разбитой раковине.
Галка перестал смеяться и кинулся в комнату.
– Не надо. Я сам. Здесь острые края.
И начал собирать осколки, но не веником и совком, а руками – и каждый осколок отдельно. Один залетел в щель между шкафами. Галка бережно обтер его ладонью и, прижимая к себе остатки раковины, унес их в мастерскую.
«Нет, он не собирался ее выбрасывать, – понял Аркадий. – Она ему очень дорога. Но как же он сумел так весело засмеяться?»
Вася через день пришел с отцом. Васин отец был одет в новое пальто и сапоги с блестящими калошами. У него было бородатое молодое лицо, но того болезненного цвета, когда человек долго не бывает на свежем воздухе или у него больны легкие. Вася, тоже одетый в новое длинное пальто, жался сзади. Отец держал в руках перевязанный бечевкой пакет в нарядной подарочной бумаге.
– Вот, значит, уважаемый, – сказал Васин отец, – Вася мне сказал… Я ездил в Нижний. – И, пошуршав жесткой бумагой, вынул сначала коробку, а из нее раковину – розовую с белым, с симпатичными темными крапинками. – Самая лучшая, – добавил с тревогой Васин отец. Он, видимо, опасался, что раковина учителю не понравится и нужно будет искать более дорогую.
А Галка закричал высоким сердитым голосом:
– Отвезите все это обратно! Мне и та была не нужна! А эта тем более! Заберите! А ты, Вася, идем заниматься. –
