Одиссея. Гомер

      [715] Так он сказал, и затем удалился из царского дома.

      Сердцегубящая скорбь охватила царицу; и стало

      Невмоготу ей сидеть в мягком кресле; и пусть в доме кресел

      Было в достатке других, на порог опустилась царица,

      Горько рыдая. Вокруг собрались все рабыни с рыданьем,

      [720] Сколько их было всего в царском доме, и юных, и старых.

      Сильно скорбя среди них, говорила им так Пенелопа:

      «Слушайте, милые! Дал Олимпиец мне столько несчастий,

      Сколько не знает никто среди женщин, со мною ровесниц!

      Прежде погиб мой супруг, обладавший отвагою львиной,

      [725] Множеством доблестных свойств отличавшийся между данайцев.

      Полнятся славой его вся Эллада и Аргос просторный!

      Нынче ж и милый мой сын… где, не знаю… бесславно умчали

      Бури из дома его. И о сборах его я не знала…

      Подлые! Ясно, что вы, знали всё! Но никто из вас даже

      [730] Не соизволил меня разбудить, – ни одна! – как узнали,

      Что он из дома пошёл к быстроходному судну, на пристань!

      Если б тогда кто-нибудь мне сказал, что он хочет уехать, –

      Он отложил бы отъезд, как ни рвался, со мной бы остался,

      Или б оставил меня бездыханную здесь, в отчем доме.

      [735] Но позовите ко мне старика Долиона скорее!

      Верный слуга, он отцом был мне дан, как сюда меня взяли.

      Здесь он за садом моим плодоносным с усердием смотрит.

      Пусть он к Лаэрту идёт сей же час, старцу пусть всё расскажет.

      И мудрым сердцем своим тот решит, как нам быть. Он, быть может,

      [740] С жалобой выйдет в народ, допускающий смерть его внука,

      Что Одиссею царю – сын единственный богоподобный».