надломился, – да, и ты, Федор Васильевич, думаю, не ради него…
– Не ради, – ответил он, ощущая, как вскипает кровь, не поднимавшаяся в нем с той поры, как слегла покойница Аграфена, – не ради хозяйства, Федосья Никитична…
– Я хоша и вдовею, Федор Васильевич, но, по-хорошему, тебе с отцом моим надобно поговорить. Путь до Новгорода не близок, но грамоту можно с гонцом послать… – покосившись на Федора, Феодосия опять опустила голову.
– А ты как сама располагаешь? Люб я тебе, али нет?
– Был бы не люб, разве пришла бы я? По сердцу мне, что ты не сваху заслал, а хотел сперва поговорить со мной.
– Мнится мне, боярыня, долгонько будет нам с тобой о чем поговорить… – просветлел лицом Вельяминов.
– Ой, прав ты, боярин, ой прав! – Феодосия рассмеялась. Прасковья Воронцова, стоявшая у двери в соседней горнице, облегченно перекрестилась.
– Пошли им, Всевышний, брак честный да ложе безгрешное.
Вернувшись в усадьбу, Вельяминов послал слугу за Матвеем. Застать сына дома было непросто, он дневал и ночевал в покоях царя Ивана, но не сказать ему о женитьбе Федор не мог.
– С Вассианом все легче пройдет… – боярин мерил шагами крестовую палату:
– Пошлю грамотцу в Чердынь, да и дело с концом. Он инок, от мирской жизни отрешен, наследства ему не надобно. С Матвеем надо осторожно говорить. Бог знает, народятся у нас с Феодосией дети али нет. Она семь лет с мужем покойным прожила и не понесла. Хотя не ради детей я хочу ее в дом ввести…
Федор поймал себя на том, что представляет себе Феодосию, сидевшую в палатах Воронцовых в парче и шелках, с плотно покрытой кикой головой, совсем в другом виде. Покраснев, как мальчишка, боярин не заметил вошедшего в горницу Матвея.
– Звали, батюшка?
– Звал… – Федор взглянул на сына. Матвей покачивался на высоких каблуках сафьяновых сапог. Воротник ферязи, расшитый жемчугом, он поднял вверх, тонкие пальцы отягощали перстни. Золотые, длинные волосы подростка завивались, падая на парчу
– Кольчугу-то пошто надел? – Вельяминов заметил блеск стали в разрезах ферязи: «Ты при государе состоишь, кто тебя тронет?»
– Сговорились мы сегодня на мечах упражняться, батюшка, засим и кольчуга, – развел руками сын.
– Садись, – Федор указал на лавку, – разговор до тебя есть.
Матвей послушно сел.
– Глаза-то у него Грунины, – понял Федор, – ишь какие, ровно лесной орех, – он откашлялся:
– Мать твоя покойница перед смертью взяла с меня обещание, и намерен я его исполнить.
– Что ж за обещание?
– Обещал я жениться после ее смерти… – нарумяненные щеки сына побледнели.
– Не могла она… – голос Матвея прервался: «Не могла матушка о таком помыслить! Любила она тебя!»
– Дурак ты, сын, – вздохнул Федор.
