чувств. Я никогда не тёшу себя ложью – из этого никогда ничего не выходит. Говорю вам прямо.
Брискоу взял лежавшую возле него небольшую трубку.
– Разрешите курить? – спросил он.
Она кивнула в знак согласия. Он молча набил трубку, зажёг её и раза два быстро затянулся.
– Мысль, которую я вам предложил, – продолжал он, – постепенно росла в моем мозгу, мисс Войланд. Когда-то я читал об этом в газете, не помню, в какой. Вероятно, это было в подземке. Это произвело на меня впечатление, застряло, а теперь всплыло в уме. Я стоял перед фактом: Гвинни такова, как есть. Тут уже ничего не изменишь! Со времён Сафо на этом – простите меня! – проклятом Богом острове Лесбосе… Гвинни влюбилась в женщину так страстно, так безнадёжно, что из-за этой женщины приняла яд! Гвинни заявляет, что будет любить только эту женщину, только её, а не другую. В конце концов, так говорят каждый и каждая из несчастных влюблённых, но Гвинни – моя дочь. Я ведь вам уже сказал, что и сам любил один только раз в жизни. Только одну женщину! Поэтому я верю и тому, что говорит Гвинни. Это – наследственное.
Он потёр свои руки одна о другую, точно мыл их. Его голос стал тише:
– Кто такая Гвинни? Моё дитя, дитя моей жены – её плоть и кровь и моя. Ответственна ли она, Гвинни? Нет, ответственны родители, то есть я! Что я должен поэтому сделать? Я хотел бы видеть её счастливой.
И если для этого предоставляется малейшая возможность, я хочу за неё ухватиться. Вот мне и пришло на ум. То, что я когда-то читал в какой-то газете. Я отправился к моим друзьям. Думаю, вам не надо объяснять, что это – самые светлые головы в штатах. Я говорил с Томасом Эльва Эдисоном, с Гирамом, П. Максимом, с Протеусом Штейнметцем и с Маком Лебом из Рокфеллеровского Института. И они не высмеяли меня. Они мне сказали, что то, что я хочу испытать, теоретически, по крайней мере, не выходит за пределы возможного. Тогда я отыскал вас, сделал вам своё предложение. Вы его приняли!
– Да, я приняла его, – сказала Эндри Войланд.
Она не понимала, куда он клонит. Все это, но, конечно, в более холодной, деловой форме, нашпигованной соблазнительными цифрами долларов, он уже высказал ей сегодня утром.
– Я сейчас закончу, – продолжал он. – Простите, пожалуйста, если задерживаю вас. Я должен сказать вам ещё одно. До сих пор я смотрел на все дело только с точки зрения моей и Гвинни. Только наш интерес и занимал меня. Потом я говорил с вами. Конечно, я к вам присматривался, но я не знал хорошо, кто вы, что вы, как вы на это смотрите. Эти вопросы пришли мне в голову, только когда я уже был на улице, только по дороге от Гвинни в банк. Я думал о вас, а не только о Гвинни, когда там внизу у дверей столкнулся с вами.
Он спокойно и испытующе взглянул на неё.
– Вы, – сказал он медленно, – красивая женщина. Красивая, быть может, умная и, несомненно, высокоценная.
Она сделала движение, но он не дал ей сказать ни слова.
– Людей
