сильным, что Алесей заплакал. Волна скорби подкатила к горлу и через секунду Ниагарским водопадом вырвалась наружу. Алексей так горячо, так искренне лил слёзы по самому себе, что буквально через пару минут ему стало лучше. Сделав ещё пару ритуальных всхлипов, Алесей поднялся с дивана, разделся и, пройдя незамеченным самим собой мимо зеркала, устремился в ванную.
Что ни говори, а душ – величайшее изобретение человечества. После унитаза, разумеется. Сколько чудесных открытий сделано, сколько судьбоносных решений принято и просто проведено спокойных минут наедине с самим собой именно там! Вот в этом самом волшебном месте и успокаивал свои расшатанные событиями последних дней нервы Алексей Анатольевич Ахабанин. Теплая вода и ни с чем несравнимое ощущение защищённости и комфорта постепенно привели обозначенного субъекта в норму.
Из ванной Алексей вышел совершенно другим человеком. Каких-то пятнадцати-двадцати минут хватило, чтобы избавиться от последствий истерики, стряхнуть с себя дурное настроение и, главное, разработать план действий на ближайшее будущее.
4. Искра
Искра, из которой в Алексеевой голове возгорелось пламя, прилетела от одного яркого воспоминания детства. Оно выпрыгнуло из неструктурированных глубин его памяти, словно дворняга из подворотни, внезапно. Это произошло, когда он стоял в своей душевой кабине «Luxus», купленной и установленной за бешеные деньги, пытаясь прийти в себя после безобразной истерики. Тогда ему отчётливо вспомнилось, как прабабушка показывала ему ту самую икону, которую её отец, Георгий Андреевич, заказал у своего брата по возвращении из большой китайской передряги. Икона хранилась в старом, запирающемся на огромный ключ сундуке, хотя в этом уже не было никакой необходимости – на дворе стояли восьмидесятые, и даже за целый иконостас в доме никаких неприятностей заработать было нельзя. Закрыв глаза и прислонившись к прохладной стенке кабины, Алексей увидел сухие прабабушкины руки, которые ласково, словно к живому прикоснулись сначала к лику, а потом также нежно прошлись по вышитому окладу.
– Вот здесь везде были камушки, – сказала она, – красные, зелёные, синие… всё чертовки Карауловы выковыряли, поскудницы…
Потом прабабушка пустилась в воспоминания, но Алексей слушал невнимательно. Он ждал, когда она достанет с полки заветный дедов альбом. Алексею тогда было лет одиннадцать, не больше, и его мало интересовала икона, другое дело – альбом с кораблями! Кроме того, он по малости лет не понимал, что значила для прабабушки эта потемневшая от времени икона в пыльном окладе, одна из немногих вещей, к которым прикасался её отец. К счастью, Алексей всё-таки кое-что запомнил из того прабабушкиного рассказа и, как выяснилось почти через тридцать лет, не зря.
…Ещё до окончания гражданской то, что осталось от некогда большой семьи Сувориных-Силаевых – прабабушка и её мать Александра Лазаревна – переехали из Хвалынска в Петровск, небольшой город
