style="font-size:15px;"> – Ни в какую.
И опять поцеловал. Наверное, он прав, только так можно изгнать страхи из моей головы. Он бы меня любил, даже если я осталась со старым своим сердцем, а если ноги не зажили, то носил бы на руках, и даже если осталась красного или синего цвета. Глеб положил свою руку на то место, где бьётся мое сердце и слушал, хотя он его слышит и так. Я улыбнулась:
– Ты что, сравниваешь, молодое лучше бьётся?
– Оно бьётся счастливо. И ничего не боится. Твоё сердце никогда ничего не боялось.
Глеб сам меня раздел, помыл в ванне как любящий муж, нежно, чтобы нигде в моём теле не возникла боль, лечил поцелуями, и я уснула на его груди совершенно счастливая.
Утром я почему-то вспомнила: а где ожерелье Глеба, которое было на мне в тот день? Оказалось, что Олаф его порвал и сейчас оно уже восстановленное лежит в гардеробной. Мне захотелось его надеть, и я выбрала лёгкое светлое платье, ожерелье очень гармонировало с ним. Лея подвела меня к зеркалу, и я впервые посмотрела на себя не с точки зрения заживающих синяков, а как на любимую женщину Глеба. Я изменилась, очень изменилась, может действительно молодое сердце так действует, а может любовь, но я стала другой женщиной. Глаза зеленели ярким светом, в них так явственно проступали поцелуи, что я даже смутилась. Мягкость как-то изменилась, она стала легче, изящнее, хотя это слово очень с трудом можно применить к моей мягкости. А кожу оценить пока сложно, разводы всех оттенков мешали точно определить, какова она. Очень странно было рассматривать своё лицо такого неопределенного цвета. Когда просто синяк на лице, это не так странно, а вот это общее состояние желтизны с разводами неопределенного цвета уже смешно. И я похихикала с Леей над своей внешностью хамелеона, она сначала стеснялась, но потом весело рассмеялась над моими словами. Как хорошо, что есть такая удивительная девушка, такая спокойная, доброжелательная и просто приятная. Она всегда появлялась в нужный момент, старательно помогала мне во всём, особенно я была рада её присутствию в дни своего ломаного лежания. Видимо Самуил многому её научил в вопросах ухаживания за больными, да и опыт с Норой многое дал, но она ухаживала за мной как настоящая медицинская сестра. Я не спрашивала её о поездке к Элеоноре и вообще о работе с Олафом, это её работа, очень важная, да и Андрей рядом с ней. При появлении Глеба она просто исчезала из комнаты, он всё-таки оставался для неё грозным командором. Вот и сейчас она прислушалась и сказала:
– Идет Глеб.
И исчезла. Я гордо стояла у зеркала, чуть покачиваясь на нетвёрдых ногах, и когда Глеб вошёл, сразу заявила, что я уже ходячий больной. Он сразу оценил степень моей устойчивости, подхватил на руки и объявил меня сидячей больной.
– Катя, ты готова говорить с Арно?
– Да.
При этом тяжело вздохнула, и Глеб сразу остановился.
– Если ты не хочешь с ним говорить, встречи не будет.
– Всё правильно, вчера я услышала мнение Олафа,
