и вокруг себя дала право Дмитрию Ковалеву на уважение к нему со стороны вчера молодой, но сегодня уже зрелой группы поэтов: Владимира Гордейчева и Станислава Куняева, Анатолия Жигулина и Ларисы Васильевой, Владлена Машковцева и Вячеслава Богданова. А сыновняя благодарность матери и земле своей не дала Дмитрию Ковалеву обрасти звоном маститости. Он, как прежде, нежен в слове и в чувстве.
И отчие места – едины. И неприкосновенны:
Сож мой!
Луга, луга…
Стежка к тебе
Из сада.
Бор.
Облака.
Стога.
Кручи.
Коровье стадо.
Что-то есенинское грезится в этом удивительно чистом и светлом выдохе поэта. Он и сам признается: «от летчика, помню, брата соседки, услышал впервые о Сергее Есенине. А потом от одного из дружков, у которого Есенин был весь переписан, стихи услышал. И они меня ошеломили. Впервые почувствовал какую-то до слез родную красоту. И уже на всю жизнь полюбил Есенина. А еще живописью стал бредить, той природой, которая у него очеловечена…»
Да, природа вошла органично и неотъемлемо во все творческое дыхание Дмитрия Ковалева, по отцу – белоруса, по матери – русского, россиянина, воспевающего Подмосковье и Беловежье, Сибирь и Балтику, Поволжье и Урал, Кубань и Смоленщину, как единую мать-Родину;
Глазами матери,
Что понимают сразу,
Что столько повидали на веку,
Ты смотришь в сердце мне.
И твой душевный разум —
Весна,
В которой каплей я теку.
И мне,
Крупице твоего апреля,
Видать,
Как ты чиста и глубока.
Какие ты сибирские метели
Прошла —
И вскрылась вольно,
Как река.
И ныне вдохновенное перо Дмитрия Ковалева не устало. Он – вместе с теми, кто «поседелый, как сказанье, и, как песня, молодой», пахал поле и ходил в атаки. Вместе с теми, кто чтит его русский и чистый талант, кто учится у него слову и жизни.
И нам, идущим ему вослед, понятна его жгучая память о прошлом и его тревога за будущее:
Люблю тревожно пареньков моих.
Характер их становится несносным.
Никак с ломающимся басом их
Не свыкнусь,
Отдаюсь сполна их веснам,
Их юным увлеченьям и страстям
Тоскую, что расстанусь с ними скоро,
Что скоро нам встречаться, как гостям.
И не скрываю совести укора,
Что в чем-то главном близость не раскрыть,
Что по своей вине не понят ими…
Чем неспокойней мир – тем крепче нить,
Связующая нас.
Любовь ей имя.
Этот очерк
