они у вас есть?
– Ты сейчас – моя семья, – Маша поморщилась, потому что в ее словах прозвучало название одного из телевизионных ток-шоу, от которых уже подташнивало.
– Но меня-то, признаем, там никто не ждет!
– А меня? Стас бросает трубку…
– Ну, так! В семнадцать лет я был еще той сволочью!
Она возмутилась:
– Хочешь сказать, что мой сын – сволочь?
– Да нет, нет! Он – ангел во плоти. Только ведет себя по-сволочному…
– Я заслужила.
Было необходимо, чтобы Матвей тотчас же начал ее разубеждать, но он на секунду замешкался. «Он тоже считает, что заслужила, – Маша успела понять это и замерла, как от удара исподтишка. – Он, конечно, рад, что я так сделала, но и ему это кажется предательством. А как еще это можно назвать?»
Злость сдавила ей горло, отдаваясь в нем фразами, в которых было столько банальности, что самой стало противно: «Я всем пожертвовала ради него! И он еще смеет… Какая же я…»
– Мы на твоей земле, – сказал Матвей так весело, будто они шутили все это время.
– Что? – она еще не пришла в себя от обиды.
– Неприступная граница осталась позади. Это уже ваша область.
– Чья это – ваша? – горло не отпускало, и Маше хотелось, чтобы он тоже ощутил хоть отголосок ее боли. – Я здесь больше не живу, если помнишь!
Просевшие от холодного груза лапы елей мчались на нее лопастями гигантской мельницы, готовой измельчить в труху все, что составляло сейчас Машин мир. Ведь все это было ничтожно, ничтожно…
Матвей быстро взглянул на нее и воскликнул, пытаясь удержать тот же беспечный тон:
– Так это ты живешь со мной? А я-то голову ломаю: где я тебя видел?
«Не смешно. Он ребячится, потому что не может иначе или чтобы я поменьше тосковала о мальчиках? В любом случае ему не удастся заменить их… Если бы мне нужен был еще один ребенок, я родила бы его, вот и все». Маша отклонила голову к стеклу. В машине было тепло, и она сняла вязаную шапку, которую носила зимой. Ей вспомнилось: «Мишка хотел сестренку. Он посмотрел «Корпорацию монстров», и ему захотелось, чтобы по нашему дому тоже бегала маленькая хохотушка, которая нежно говорила бы Нюське: «Кися…» Надо было родить и сидеть дома. И не было бы никакого Матвея…»
– Останови машину!
Она выкрикнула это, и Матвей резко нажал на тормоз. Обоих швырнуло вперед, и он будто окунулся во что-то белое – так побледнело его лицо.
– Ничего, – выдохнула Маша прежде, чем он спросил. – Я хотела сказать, что люблю тебя. Но это нельзя говорить на ходу.
– Я очень боюсь этой поездки, – тихо признался он, не отводя от нее глаз, и ей подумалось: это лучшее из всего, что он мог ответить.
– Бояться нечего. Тебе-то уж точно. Все уже разорвано. И все уже пережили это…
– Так, может… – Матвей оборвал себя и мотнул головой. – Нет. Нет, конечно!
– Лучше и не ездить? – она сама столько раз спрашивала себя об этом,
