кошмар – оттого и бегают под тонким покрывалом век глаза, дрожат искривленные губы, сжимаются кулаки.
– Я чувствую – с Магнолией что-то не так, – беспомощно выдохнула я в красивый профиль Макса.
Он отвернулся от окна, и вгляделся в мое лицо – серые глаза потеплели, излучали участие.
Макс уставился в стену, почти не мигая – задумался.
Оставив полупустую чашку в покое, тонкие пальцы его крутили верхнюю пуговицу жилетки. Луна подмигнула из-за облаков, очертив белесой дымкой остроносый профиль балетного, смягченный волнами каштановых волос. Как по волшебству в ее неровном свете показались вены под тонкой кожей шеи, на изящных, но вместе с тем жилистых ладонях. Зачернела дырка, ровно по центру мочки. Лет двадцать минуло с тех пор, как Макс бросил носить серьгу, но дырка никак не зарастала, опровергая этим весь мой опыт.
– Обождем до завтра, – уже серьезно, без тени насмешки произнес балетный спустя недолгое время, и нога его закачалась. – Там видно будет.
Я дернулась, нервно подалась вперед, неловко толкнула стол. Он подвинулся, и кофе закачалось в кружке, выплеснулось наружу.
Прозрачный пластик стола, с ракушками и водорослями внутри, окропила темная роса. Я как завороженная наблюдала за игрой света на черно-коричневых каплях. Сознание заволокла дымка дремы. Макс рядом, уверен, что до завтра ничего страшного с Магнолией не случится. От осознания его молчаливого покровительства, вся моя собранность рассеялась как дым.
Веки потяжелели. Не успела понять, что случилось, а уже клюнула носом.
В соседней комнате пустовала любимая кровать – огромная, трехместная – я заплатила за нее целое состояние. А я так и проспала всю ночь в кресле, в скрюченной позе, вытянув под столом ноги.
Очнулась я ближе к утру. Прохлада просачивалась в закрытые окна, находила неведомые мне щели. Надо будет отремонтировать.
Макс сидел на том же месте – неподвижный, но не спящий. Изящный профиль – хоть сейчас чекань на монетах – смягчился в розоватой рассветной дымке. Тонкие пальцы теребили пуговицу на жилетке.
Восход распускался у городской границы. С высоты моей квартиры было чудесно следить за тем, как тянутся в хмурое осеннее небо розовые лепестки лучей.
– Проснулась? – Макс обернулся, взгляд был теплым, участливым.
– Ага. А чего ты домой не ушел? – спросила я сквозь зевоту.
– Кое-что меня заинтересовало. Задержался, копал, – не всякий с первого раза вникал в объяснения Макса. Витая в собственных мыслях, он говорил комкано, невнятно, путано. Но я привыкла.
– Вот, посмотри, – балетный протянул мне монкс. Древние планшетники эволюционировали как динозавры в птиц.
Тонкий, как лист бумаги, экран светился лампой.
Макс провел над ним ладонью, вызывая последние просмотренные страницы.
У меня екнуло сердце, сжалось, неумолимо напоминая, что есть вещи, к которым даже после всего пережитого
