годы, некоторым, наверно, приходиться всю свою жизнь с обретенным в школе прозвищем, словно с клеймом, прожить.
Кстати, интересная штука – эти самые школьные прозвища. Видно, в ученых кругах подобным вопросом просто заняться некому, или никто не хочет, а то, без сомнений, можно было бы целую диссертацию без особого труда написать. Хотя, возможно, кто-то именно так и сделал. Ведь всегда втайне поражаешься, чего только буйная детская фантазия не рождает. В основном, конечно, это производные от фамилий, как, например, у Гаврика. А между тем, сколько разных, порой до невозможности неординарных и настолько же, на первый взгляд, непонятных словообразований можно в школе услышать. Куда там Кузнецам, Соколам, Синицам, Никам, Кисам, если где-нибудь в школьном коридоре вдруг слышится неожиданное и ласкающее слух: Ламбада. Или Лапуха. Или Чика. Или Нюнец. Это вам уже не просто какая-нибудь поднадоевшая школьная классика, это невероятная смесь классицизма, авангардизма, романтизма, сюрреализма, черт знает, чего еще, словно дорогие ароматные духи, замешанная на тонких и оригинальных детских восприятиях и чувствах.
Так вот Гаврик. Витя – пацан еще тот. Все запретные плоды, какие можно вообразить в детском и юношеском возрасте, он, по-видимому, испытал первым из всех девятиклассников. Первым где-то в классе четвертом начал прятаться с найденными «бычками» за школьным сараем. Первым тогда же притащил и за мелочь показывал желающим выменянные у кого-то игральные карты с оголенными красавицами. Первым «остограмился» примерно в седьмом во время проводов соседа в армию. Первым начал «зайцем» проскальзывать по вечерам на танцплощадку, куда, естественно, таких сопляков, как он и его ровесники, еще не пускали, чтобы потом рассказывать, как какой-то «фраер» во время танца зажимал Вальку, молоденькую географичку, и все время что-то нашептывал ей на ухо. В общем, подытоживал Гаврик, снимал.
Он вырос без отца. Рассказывали, что Витькин отец был классным мужиком. И человеком, и учителем физкультуры в школе. Он рано умер. Что-то с сердцем. Сам Гаврик довольно смутно помнил своего отца. Мать же его после смерти мужа нигде официально не работала, просто выращивала тюльпаны и возила их продавать в Киев. Тогда многие в райцентре на нее смотрели искоса, а за спиной часто звучало, в общем-то, обидное и гневное, как приговор, слово «спекулянтка».
Вот потому и получалось, что, ввиду частого отсутствия матери дома, рос Витя, как трава в поле. Да и внешность его с растрепанными, никогда толком не причесанными волосами и постоянно бегающими глазками ярчайшим образом иллюстрировала эту самую траву на этом самом поле, выдавая в нем не очень-то поднадзорного паренька, такого себе мелкого хулиганишку, впрочем, довольно-таки безобидного. Что же касается учебы, то «двоек» в дневнике у него было не намного меньше, чем васильков на том поле, в которое он выпустил сворованного из «живого уголка» ежика.
Втайне замыслив отомстить биологичке Сове, Софье
