Ираклий лукаво посмотрел на меня и подмигнул. – Но потом быстро понял, что есть напитки куда более целебные.
Стася совсем по-детски вытягивала шею, чтобы с подбородка не капнуло на платье.
– Еще пятнадцать. – Опять повернулась к нам, вытирая улыбающиеся губы тыльной стороной ладони. – А? Нет, целебнее нет.
– А молодые вина? – явно оскорбился Ираклий.
– Спасибо, Ираклий Георгиевич, но это не для меня. С нею что-то случилось?
Она вдруг подошла ко мне. Взглянула чуть исподлобья:
– Здесь можно принять душ, Саша? Я успею до обеда?
– Разумеется. Сейчас я провожу.
Наконец-то что-то родное в интонации. И тоски как не бывало, лишь удивление: что за тьма мне пригрезилась, из какого ящика Пандоры? Ведь все хорошо, все чудесно. Покой, солнце. Дышать…
– Как красиво здесь, – сказала она.
– Да. Я знал, что тебе понравится. Идем.
– Знаешь, что я подумала там, у Джвари? Совершенно необходимо иногда увидеть воочию те прекрасные места, о которых до этого только читал и только от поэтов знал, как они прекрасны. Тогда сразу становится ясно, что и остальное прекрасное, о чем мы читаем – совесть, преданность, любовь, – тоже не выдумка.
– А тебе иногда кажется, что выдумка?
Она пожала плечами:
– Как и тебе.
– Ну не-ет…
Она усмехнулась с грустным всепрощающим превосходством:
– Кому-нибудь другому рассказывай. Я-то уж знаю.
Старый дядя Реваз, будто спрыгнувший с картин Пиросмани, сидел в плетеном кресле у входа, в тенечке, обмахиваясь последним номером «Аполлона», и явно поджидал нас – увидел и сразу встал:
– Гамарджобат, мадам! Гамарджобат, батоно княз!
– Добрый день, дядя Реваз.
«Реваз» и «княз», благодаря его произношению, составили, на мой взгляд, идеальную рифму. Я коротко покосился на Стасю – заметила ли она? Не подвигнет ли эта деталь, например, на эпиграмму? Мне всегда было ужасно приятно и даже лестно, если в ее стихах я угадывал отголоски впечатлений, коим я был пусть не виновником, но хотя бы свидетелем. Нет, ее лицо оставалось отстраненным.
– Это Станислава Соломоновна, большой талант, – проговорил я. – Это Реваз Вахтангович, большая душа.
– Здравствуйте, Реваз Вахтангович.
– Заходите дом, прошу. Дом прохладно. – Он говорил с сильным акцентом, но мне и акцент был мил, и акцент был пропитан солнцем. Сделал шаг в сторону, пропуская Стасю к ступенькам, и, когда она прошла, наклонился ко мне. Сказал вполголоса: – Вам депеша пришел, батоно. В конверт. – И, сунув руку в карман широких штанов, добыл конверт. Протянул мне.
– Спасибо, дядя Реваз. – Я оттопырил правый локоть, а дядя Реваз сунул мне конверт под мышку – я прижал его к боку и, по-прежнему с врученным мне Стасей стоглавым младенцем на руках, вошел в дом.
Здесь,
